Поначалу генерал-губернатор полагал беседовать с пленницей с помощью переводчика — толмача. Но князь был старым кавказцем и немного знал азербайджанский, именовавшийся тогда татарским языком, который был на Кавказе настолько же в ходу во всех уголках, насколько французский был надежным проводником и средством общения между образованными людьми в любой части Европы. Потому он решил не привлекать к разговору третье лицо и начал сам:
— Не лучшее место для молодой и красивой женщины — эта тюремная камера!
— Я не жалуюсь, генерал! — гордо ответила Хаджар.
— И даже оковы вас не тяготят? — прищурился князь.
— Раз уж судьба так повернула…
— Судьба-то ваша в ваших руках!
Начало было именно такое, как представляла себе Хаджар, и поэтому ей стало спокойнее.
— Судьба наша в руках Аллаха! — сказала она уклончиво.
— Не только, не только… Губернатор покачал седой головой.
— Ну скажи мне, красавица, что вам не живется спокойно?
— А вам?
Ответ прозвучал вызывающе и генерал помрачнел. Однако взял себя в руки.
— Милая, вы забываетесь. Все мы в руке государевой, а он только и хочет спокойствия, мира и благоденствия своим народам, большим и малым.
— Ваш повелитель хочет спокойствия жестоким бекам и жадным купцам. А каково живется народу, который сеет, пашет и пасет скот — это его не волнует.
Генерала начала занимать эта беседа. Подумать только, она, разбойница, оказывается, еще и с идеями… А?
— Так разве беки и купцы — не вашего племени?
— Нет, господин губернатор. Они вашего племени.
— Что же, прикажете теперь всех, кто не гол, как сокол, числить русскими? Так, что ли?
— Я не про то. Я говорю, что те татарские ханы и беки, которых вы возвеличиваете и поддерживаете, еще худшие враги своему народу, чем ваши казаки и солдаты.
Почувствовав, какое смятение вызывают ее слова среди тех, кто толпился в камере, и ощущая горячим сердцем жаркие токи, которые идут к ней от притулившегося совсем в двух шагах Ало-оглы, Ханали-кызы продолжала:
— Беки грабят своих крестьян, их лизоблюды насилуют крестьянских девушек, отнимают невест у бедняков!
— Власти и закон не разрешают безобразий, — насупился князь. — Каждый случай преступного обращения с подданными расследуется и виновные бывают наказаны!
— Слишком далеко от нас власти, — не осталась в долгу Хаджар, — редко, когда стоны оскорбленных долетают до ваших ушей. А уж до ушей самого белого царя…
— Неправда, неправда. Царь все слышит! — посуровел лицом губернатор.
— И потому вас он послал в Гёрус?
— Да, именно он поручил мне принести спокойствие вашему краю и призвать к порядку гордую красавицу Хаджар! — покривил душой губернатор. — Он полагает, что бедную Хаджар сбили, прежде всего, с пути несколько веселых грузинских забулдыг, которые всегда ищут истину на дне кувшина с вином!
— А то, что гордую горянку здесь, в тюрьме, оскорбил офицер, которого называли «оком его величества», это знает государь император?!
Губернатор сдержал улыбку. Воистину, эта дикарка полагает, что государю императору более нечем заняться, кроме как слушать и разбирать сплетни о мелких происшествиях с малозначащими субъектами в дальних концах его огромной империи. Но игру нужно было довести до конца.
— Знает, конечно.
— Почему же он не наказал обидчика?
— Если бы, милая, не поторопился с беззаконным возмездием твой муж… Если бы, по своим разбойничьим привычкам, он не пустил в ход свой кинжал…
— Вот и прекрасно, что пустил! — сказала Хаджар вставая во весь рост, и тяжелые цепи ее загремели.
Генерал сделал ей знак, чтобы она снова опустилась на табурет.
— Ладно, и эту кровь простит вам его величество, если вы будете вести себя разумно.
— Не верю! Не верю! Вы говорите так, пока вам что-то нужно от меня. Но стоит вам получить желаемое, как вы забудете все свои обещания…
— Но я вам дам честное слово генерал-губернатора!
— Не верю словам!
Губернатор удивленно развел руками:
— Поразительно! Мусульманская женщина, дитя гор — и такая вызывающая манера! Уму непостижимо…
— Да уж! На руки мне одели кандалы, но для языка вы еще оков не придумали!
Благодушное настроение понемногу стало покидать губернатора.
— Вы слишком много себе позволяете, моя милая.
— Я достаточно оскорблена тем, что меня схватили и упрятали в темницу. А то, что на меня надели оковы — второе, еще более тяжкое оскорбление… Так что же вы ждали услышать от оскорбленной вами женщины, генерал?
— Склоните голову, милочка, пока она у вас на плечах!
— А склоненную незачем оставлять на плечах. Она никому не нужна…
Генерал вконец рассвирепел:
— Ну, так чего вы добиваетесь?
— Свободы и справедливости!
— Это пустой звук, не более…
— Просто вам этого не понять!
Губернатор впился в нее долгим взглядом:
— Слушайте, но пора бы вам понять, что головой, самой крепкой, гранитную стену не прошибешь!
— И все равно мы будем биться!
Ну что можно сказать на такое? Генерал-губернатор не нашел достойного ответа и только прикрикнул на пленницу:
— Хотел бы я знать, кто учит тебя столь возмутительным речам, разбойница?
— Ваша жестокость!