Я переоделся в офицерскую форму, которую прихватил из штаба, - там этого добра теперь было навалом - вышел из подворотни на улицу и решительным шагом направился в сторону позиций карателей. Услышав окрик 'Стой!' я крикнул в ответ: - Не стреляйте! - и сделал еще несколько шагов, чтобы оказаться радом с перевернутой тележкой, которую кто-то удачно бросил возле стены дома.
- Кто вы такой? - крикнул в мою сторону Кутепов.
- Я представитель новой российской власти! Я уполномочен...
- Огонь! - взревел Кутепов, не дав мне договорить, и потянулся рукой к кобуре.
Грохот выстрелов и свист пуль я слушал уже лежа за тележкой. Буквально через минуту частота выстрелов резко сократилась, послышались крики 'Прекратить стрельбу!' и выстрелы смолки окончательно. Когда из подворотни стали выбегать мои бойцы стало понятно, что и мне можно покинуть убежище. Теперь уже бывшие каратели спешно покидали позиции и разбегались кто куда. Приказав никого не преследовать, я подошел к трупу Кутепова. Один из последних защитников самодержавия лежал навзничь, широко раскинув руки. Мертвые глаза безразлично смотрели в серое питерское небо.
Помимо него снайперы застрели еще двух офицеров, после чего каратели и прекратили сопротивление.
- Принимай арестованных! - весело крикнул я Глебу.
Тот усталым взглядом окинул кучку понурых офицеров и распорядился: - К коменданту их! - Потом обратился ко мне: - Кто-нибудь из них стрелял в народ?
- Да вроде нет, если только не при мне. Хотя вряд ли. Просто они бродили по улицам с пустыми глазами, вот я их и прихватил от греха. А что, не надо было?
- Надо, - успокоил меня Глеб. Я еще с утра отдал приказ отлавливать по городу таких вот неприкаянных и к нам под арест - целее будут! Тебя просто не успел предупредить, но ты и сам сообразил.
- А тогда к чему твой вопрос про стрельбу?
- Так у нас на всех арестованных одно помещение, - вздохнул Глеб. - Тех, кто в чем замаран вносим в специальный список. Когда все уляжется, будем разбираться с каждым по отдельности. Остальных просто отпустим. А теперь доложи, как разобрался с карателями?
Выслушав мое сообщение, Глеб задумчиво произнес:
- В этом мире судьба Кутепова сложилась гораздо трагичнее, чем в нашем.
- И мы тому виной, - подхватил я.
- Причем тут мы? - удивился Глеб. - Это ведь Тришкин засадил пулю меж глаз полковника. Он и внес поправку в Историю!
Глава пятая
В одном старом советском фильме говорится: не надо бояться человека с ружьем. Говорю как профессионал: это неверно. Оружие - на то и оружие, чтобы быть опасным. Другой разговор, каковы размеры этой опасности? Если оружие находится под контролем - это 'умное' оружие, у него есть 'голова' и оно опасно только для тех, против кого его намерены использовать и для тех, кто в скорбный для себя час попадает в зону поражения. Гораздо опаснее 'тупое' оружие, в силу сложившихся обстоятельств вышедшее из-под контроля 'головы'. Его действие нелогичны, сиюминутны, а значит непредсказуемы. Такого количества 'тупого' оружия, свободно плавающего среди людского моря, как сегодня, мне в своей жизни видеть не приходилось. Особенно много скопилось его возле Таврического дворца. Серые солдатские шинели заполонили уже все свободное пространство перед зданием, а отряды все прибывали и прибывали. Мы с Мишкой благоразумно расположились на некотором отдалении, наблюдая за процессом со стороны.
- Чего они все сюда прутся, тут что, медом намазано? - задала я, наверное, очень тупой вопрос, поскольку Мишка аж рот приоткрыл от удивления, но, заглянув в мои невинно хлопающие ресницами глазки, все же снизошел до разъяснений.
- Понимаешь, эти парни буквально только что избавились от власти своих командиров - кого-то даже и убили - и вот теперь хотят, чтобы Дума взяла власть в стране в свои руки.
Ёшкин каравай! Как все, однако, интересно.
- То есть, в этом дворце находится Дума? - уточнила я.
- А ты догадлива, - похвалил Меня Мишка.
Приятно слышать похвалу из уст умного мужчины, но хочется большего, и я тут же поспешила за второй порцией.
- А эти солдатики, стало быть, дезертиры, которые хотят, чтобы Дума отмазала их от наказания?
Тут Мишка задумался надолго, потом, нехотя, был вынужден констатировать остроту моего ума.
- Можно, конечно, и так сказать. Но правильнее называть их поступок революционным порывом.
- Что можно приравнять к состоянию аффекта и снизить наказание до условного, - подытожила я.
Мишка глянул на меня, как показалось, с уважением. А я продолжила исторгать из своей красивой головки прелестно умные слова:
- Но это в том, разумеется, случае, если Революция одержит победу. А она ее одержит, насколько я помню историю России. За ребят, конечно, можно порадоваться, но не кажется тебе, что их как можно скорее надо вернуть в строй?
- Кажется, - кивнул Мишка, - потому я и здесь.
Этой фразой он скоренько поставил меня на место, растворив без остатка в своем 'я'. Не без сожаления признав, что по большому счету Мишка прав, я полностью сосредоточилась на обязанностях охранника.