Ороборо: Изгоняющий кошмары (СИ)

И, несмотря на доброту Шивона, руководство ценило его. Кёнсу понял это не сразу, но со временем осознал, как глупо было прийти в контору и потребовать работу, которую поручали отнюдь не каждому желающему. Кёнсу тогда не прикончили исключительно из-за Шивона и таланта видеть тех, кто больше не был человеком в полной мере, и Кёнсу бережно хранил в себе бесконечную признательность Шивону и за его заступничество, и за тот бумажный пакет, протянутый голодному ребёнку.

Именно у Шивона Кёнсу научился презирать заказчиков. И именно Шивон дал ему навык сливаться с людьми, притворяясь человеком.

— Другие наставники часто говорят вам, что люди — тупые животные, но это не так. Иногда некоторые из людей умеют удивлять. Будет лучше, если ты запомнишь это. Во время выполнения заказа всякое может случиться. Но если ты будешь считать людей глупыми животными, это когда-нибудь выйдет тебе боком. Мишени порой куда сильнее, чем кажутся. Некоторые — опасны. Они умеют думать, как и ты. Бывает, умеют убивать не хуже тебя. Неправильно видеть в каждом достойного противника, но лучше считай именно так — лишняя осторожность никогда тебе не повредит, а вот излишняя самоуверенность — очень даже.

— Мне скучно, — возражал Шивону Кёнсу.

— Это пока. Поверь, среди мишеней довольно будет таких, которые тебя заинтересуют. И если этот интерес будет сильным, лучше отказаться от заказа. Не потому, что убить не сможешь, а потому, что будешь после сожалеть. Сожаления тебе не нужны. Отказ от заказа лучше сожалений. И ещё… зная твою склонность искать во всём гармонию… Не подбирайся к мишеням слишком близко. Ты талантлив, но эта твоя черта делает тебя уязвимым. Она будит в тебе слишком многое из человеческого. Будь к мишеням близко, но никогда не делай последний шаг и не наступай на чужую тень. Ты всегда победишь в собственном мире, но в чужом мире — проиграешь непременно. Чужая тень — чужой мир и чужие правила. Чужой мир — это поражение для тебя.

Кёнсу всегда следовал советам Шивона, но когда проснулся этим утром, понял, что «всегда» иногда заканчивается.

Он медленно закрутил вентиль, отвернулся от раковины и вытер руки полотенцем. В коридоре тихо скрипнула дверь. Кёнсу мрачно смотрел на Чонина — тот двигался вдоль стены к спальне, касаясь пальцами шершавой поверхности. На широких плечах поблёскивали капельки воды, скатывались с мокрых волос на голове…

Кёнсу аккуратно повесил полотенце и облизнул сухие губы.

«Простите, наставник, кажется, я уже играю в чужом мире, но пока проигрывать не собираюсь. Я убью его. Так или иначе. Это моя работа, и я умею делать её качественно. Заставлю его доверять мне, дорожить мной, а потом… потом сломаю и убью. Потому что он всего лишь человек. Пусть идеальный, но всего лишь человек. Слепой человек. Обмануть слепого ещё проще, чем зрячего. Вы сами говорили, что мы волки и очищаем мир от всего ненужного и болезненного. Он слепой, и скоро придёт время, когда он никому уже не будет нужен, станет бесполезным, превратиться в гнойную рану. Ему незачем жить. Убить его — это проявление милосердия, ведь так? Не сломать, а просто убить».

Кёнсу торчал в гримёрке, пока персонал возился с Чонином. Смотрел, как Чонина быстро и профессионально одевали в сверкающие блёстками тряпки, как легко и красиво раскрашивали лицо, приглушая тёмные оттенки и превращая кожу в матовую и довольно светлую, пока перед Кёнсу не оказался почти незнакомый человек. Утончённый и красивый, завораживающий. Но даже грим не смягчал до конца резкость линий в лице и не приглушал внутреннее пламя Чонина.

На пятачке у лестницы на сцену Чонин чуть наклонил голову, чтобы одна из девушек провела кисточкой по его нижней губе, добавляя блеска. Другая тронула пуховкой скулы, подновляя румянец. Жизнь вокруг Чонина кипела, хотя сам он выглядел отрешённым. Только пальцы, сжавшиеся на металлических перилах лестницы, едва заметно подрагивали.

Кёнсу придирчиво рассматривал Чонина и честно пытался найти недостатки. Не находил. Чонин выглядел не как звезда и не как раскрашенная кукла. Чонин выглядел как человек, который собрался танцевать с духами и призраками, уйти за грань реальности. Вверху, на том конце лестницы, начиналась сцена. И у края сцены кричали зрители. Этот слаженный рёв вызывал дрожь у Кёнсу, а Чонин им упивался, словно неотъемлемой частью музыки и предстоящего шоу. Этот рёв будто заряжал Чонина, заставлял его гордо расправлять плечи и забывать, что отныне он мог полагаться лишь на слух и осязание. Толпа по ту сторону сцены была персональным вином Чонина, и осознание этого затапливало Кёнсу иррациональным восторженным холодком, растекавшимся в груди. Даже дух захватывало от вида Чонина, так остро реагирующего на рёв толпы.