– Знаешь, что еще сказала про тебя моя мама? Что ты разобьешь мне сердце…
С этими словами он вышел из спальни и осторожно закрыл за собой дверь.
У Люси подкосились ноги. Сев на постель, она прижала к груди блокнот, но не для того, чтобы рисовать. Как утопающий за соломинку, Люси схватилась за предмет, от которого исходил знакомый запах туши, пастели и бумаги.
Догнать Жерара? И что потом? Что она ему скажет? Слова Жерара гремели в голове: «Какая же ты дура, Люси! Слепая дура!» Вспомнилось, как Эрик шутил про нее с Жераром, как все замолкали, когда она входила в комнату. Нацу понял все с самого начала. «Меня всегда забавляли признания в любви, особенно если она безответная». Тогда она и не догадывалась, о чем он говорил, но теперь все стало ясно.
Люси сказала Жерару, что за всю жизнь у нее было лишь три близких человека: мама, Акно и он. Выходит, за одну неделю она потеряла всех. Может, это своего рода испытание на прочность? И еще: за несколько минут, которые они с Нацу провели в оранжерее, Люси ни разу не вспомнила ни о маме, ни о Акно, ни о Жераре. Она была счастлива! Самое ужасное, что она была счастлива!
«Жерар ушел не просто так: я наказана за свой эгоизм. Как можно радоваться, когда до сих пор неизвестна судьба матери?» – размышляла Люси. Впрочем, с глупостями покончено. Хоть Нацу и отлично целуется, ему на нее наплевать. Он сам так сказал.
Люси взглянула на рисунок в блокноте. Жерар верно подметил: ей удалось довольно точно передать черты Нацу – твердую линию рта, ярко контрастирующую с беззащитным взглядом. А крылья выглядели такими настоящими, что казалось, стоит провести по ним рукой – и можно ощутить их мягкость. Люси рассеянно коснулась пальцами рисунка…
И тут же отдернула руку, ошарашенно глядя в блокнот. Пальцы почувствовали не бумагу, а нежные перья. В глаза бросились руны, которые она написала в углу листка. Они сияли, словно Нацу нарисовал их своим стило. Сердце Люси гулко забилось в груди. Если руна способна превратить изображение в реальность, значит, возможно…
Не отрывая глаз от блокнота, Люси вооружилась карандашами, быстро открыла чистый лист и начала рисовать первый попавшийся предмет – кофейную чашку, стоявшую на прикроватном столике. Она следовала всем правилам натюрморта. На листке постепенно появилось изображение чашки, соответствующей оригиналу даже в мелочах: пятна от кофе по краям, трещина на ручке… Когда рисунок был закончен, Люси, не совсем понимая, что делает, ухватилась за эту чашку и поставила ее на блокнот. А потом очень аккуратно стала чертить в блокноте руны.
========== Чаша смерти ==========
Нацу долго и упорно убеждал себя, что вот-вот заснет, однако громкий стук в дверь прервал его тщетные потуги. Нацу с трудом вылез из кровати. В оранжерее он, конечно, держался молодцом, но последствия вчерашнего приземления давали о себе знать. Нацу уже знал, кто стоит за дверью. Наверное, Жерару удалось снова превратиться в чертову крысу. На этот раз пусть остается в таком виде хоть навсегда – плевать!
Она сжимала в руках блокнот, из растрепавшихся косичек выбились пряди волос. Нацу прислонился к дверному проему, стараясь не обращать внимания на мощный прилив адреналина, вызванный одним лишь ее видом. Он в который раз задал себе один и тот же вопрос: «Почему?» Эльза пользовалась своей красотой с той же ловкостью, что и кнутом; Люси даже не подозревала о своей привлекательности. Возможно, в этом и был ответ. Нацу приходила в голову лишь одна причина, по которой она могла здесь оказаться. Хотя после всего, что он ей наговорил…
Слова подобны оружию – так учил отец. Еще ни одной девчонке Нацу не хотел сделать так больно, как ей. Честно говоря, раньше у него вообще не возникало подобного желания. Обычно им завладевали несколько другие желания относительно девушек, которые немедленно удовлетворялись, а потом он хотел лишь одного: чтобы его оставили в покое.
Нацу нарочно заговорил в противной манере:
– Что, Жерар превратился в леопарда и его срочно надо спасать, пока Эльза не сделала из бедолаги манто?.. Приходи завтра, на сегодня прием окончен. – Он показал пальцем на свою синюю пижаму. – Видишь? Я собирался спать.
Люси почти не слышала его:
– Нацу, это очень важно.
– Порисовать захотелось? Нужна обнаженная модель? Прости, но я не в настроении. Обратись к Ходжу. Говорят, он пойдет на что угодно, лишь бы…
– Нацу! – Голос Люси почти сорвался на визг. – ЗАТКНИСЬ ХОТЬ НА СЕКУНДУ И ПОСЛУШАЙ!
Он оторопело заморгал. Захлестнуло желание обнять ее, уверить, что все будет хорошо. Но он не двинулся с места, зная по опыту, что хорошо бывает очень редко.
– Нацу, – едва слышно произнесла Люси. – Кажется, я знаю, где мама спрятала Чашу смерти: внутри рисунка.
– Что?! – Нацу не поверил своим ушам. Можно подумать, она призналась, что видела обнаженного Безмолвного Брата, выделывающего кульбиты в коридоре. – В смысле спрятала за картиной? Все картины у вас дома были выдраны из рам.
– Знаю. – Люси посмотрела мимо него в глубь спальни. К ее облегчению, там никого не оказалось. – Можно войти? Хочу тебе кое-что показать.