Орудия войны

Саша постаралась припомнить, о чем они с Вершининым говорили в Рязани. В тот момент, конечно, ее больше интересовало, как избавиться от его общества, чем как извлечь из него выгоду. Что она тогда поняла — Вершинин сильнее, быстрее и, самое опасное, умнее ее. Саша понадежнее перехватила маузер.

— После взятия Петрограда мы не досчитались некоторых из хранившихся в казне ценностей, — напомнил Вершинин. — Расследование показало, что многие из них были изъяты по распоряжению ПетроЧК. Добраться до этих вещей ни ОГП, ни контрразведке не удалось до сих пор.

— И вы полагаете, я сделаю то, чего не смогла вся королевская конница и вся королевская рать?

— У меня есть одна большевистская явка, — сказал Вершинин. — Надеюсь, ваши бывшие коллеги до сих пор не считают ее проваленной. Она грамотно устроена, это весьма людное общественное место. Если там засветится человек, которого узнают в лицо — с ним могут попытаться выйти на контакт. Для этого вы мне и нужны.

Саша кивнула. В его словах был резон. Вот только даже если большевики и располагали царским золотом, она-то теперь вряд ли могла считаться большевичкой. Восстание хоть и объявлено общим, по существу оставалось крестьянским, то есть анархистским и эсеровским. Присоединившиеся к восстанию части РККА с точки зрения большевиков скорее всего стали перебежчиками. И то, что у РККА больше не было командования, сути вопроса не меняло.

Однако стоять дальше вот так, держа Вершинина под прицелом, было как-то уже совсем глупо.

— Мне надо обдумать это, — сказала Саша. — Подождете в штабе. Там есть превосходный подвал, меня тоже в нем первое время держали. Место намоленное.

— Хозяйка — барыня, — улыбнулся Вершинин. — Я прибыл верхом. Мой конь привязан вот в той роще. Его зовут Робеспьер, я надеюсь въехать в свое персональное лучшее будущее, оседлав Робеспьера. Овес для него в седельной сумке — я знал, куда еду. Там же вы найдете пачку папирос — это лично вам, подарок. Эх, надеюсь, ваши люди не сожрут благородное животное прежде, чем вы разрешите наш вопрос.

* * *

— Ты что же это, веришь контрразведчику на слово, комиссар? — спросил Антонов, прищурившись.

— Ему не верю ни на грош, — вздохнула Саша. — А вот в его любовь к золоту верю вполне. Лично видела, как он ради денег из кожи вон лезет.

— Дак это золото и впрямь есть у твоих большевиков? — хмыкнул Князев. — И они вот так за здорово живешь его отдадут?

— Оставшись здесь, мы этого не узнаем, — ответила Саша.

Они, как часто в последние дни, совещались втроем в маленькой, зимней части штабной избы. Стало смеркаться. Саша зажгла две свечи в чугунном подсвечнике и снова села на лавку по левую руку от Князева.

— А ежели этот контрразведчик без затей сдаст тебя в ОГП? — спросил Князев. — Это куда как более простой способ получить золото.

— Да, но нет. Кажется, у ОГП нет причин платить за меня столько, чтоб это оправдало затраты и риски Вершинина. Ну, что я им расскажу? Что мы тут с хлеба на квас перебиваемся? Тоже мне, военная тайна. А Вершинин же кому-то заплатил, чтоб меня разыскать, узнать про мои передвижения и так эффектно передо мной появиться. Как черт из табакерки. И с каким удовольствием его здесь порешат, ему известно. Значит, он полагает, что игра стоит свеч.

— Только вот мы не знаем, что там у них за игра, — не унимался Князев. — Смотри, Александра, как бы тебе заместо игрока не сделаться ставкой. Вдруг полковник твой довольно заплатил, чтоб тебя вернуть?

— Нет, — ответила Саша. — Этого нет.

— Да почем ты знаешь?

— Чуйка у меня на него. Не нужна я ему больше.

Он такой же твой полковник, как и мой, хотела сказать Саша, но сдержалась. Она-то с Щербатовым всего лишь переспала, а Князев воевал с ним бок о бок полтора года. И вот что началось — «твой полковник».

— Какой еще полковник? — встрял Антонов. Саша и Князев переглянулись.

— Дело прошлое, — ответил Князев за обоих. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Но не нравится это мне.

У Саши оставалось две папиросы из привезенной Вершининым пачки — прочее она успела раздать. По крайней мере насчет папирос он не обманул — первый сорт с фильтром, пачка плотного цветного картона, она и до войны-то нечасто могла такие себе позволить. Одну папиросу закурила сама, другую отдала Князеву, ему давно уже нечем было набивать свою трубку.

— Да полно тебе, Федя, — улыбнулся Антонов. — Сашка — целый комиссар и сама может решать свою судьбу. Считает нужным ехать — пусть едет. Патроны нам нужны до смерти, мы ничего не можем без них. Меня другое беспокоит. Чего большевики с нас потребуют за свое золото? Я знаю эту породу, они снега зимой не дадут за так.

— Я сама большевичка, между прочим, — вскинулась Саша. — Нет, ну мы можем тут сидеть и лелеять старые обиды. Это сколько угодно. Дождемся, пока нас, безоружных, возьмут голыми руками. А можем вместе с другими революционерами искать способы борьбы с общим врагом…

— Да угомонись ты, — махнул рукой Князев. — Чую, нечисто тут что-то. А все ж не в том мы положении, чтоб харчами перебирать.