Оруджев

В тот раз все шло по плану. Но вдруг случилось непредвиденное осложнение. Когда Геранин зашел в приемную председателя Госснаба СССР Николая Васильевича Мартынова, было время обеда. Затем стало известно, что Мартынов по каким-то делам отъехал в Совет министров и к себе вернется очень не скоро. И Геранин, прождав несколько часов, вручил пакет с посланием помощнику Мартынова.

На следующий день в телефонном разговоре Мартынова с Оруджевым выяснилось, что вчера было заседание коллегии Госснаба СССР, но по письму-рапорту Мингазпрома никаких решений принято не было. Видимо, помощник с опозданием вручил письмо Мартынову, и поэтому просьбы Мингазпрома СССР не прозвучали.

Что тут началось! Сабит Атаевич вызвал Геранина «на ковер» и даже не предложил сесть. Минут пятнадцать в менторском тоне он отчитывал его, не допуская, однако, нецензурной лексики. Михаил Петрович оправдывался, как мог, но тщетно.

— Вам было поручено не частное дело, а дело государственной важности, в интересах всей отрасли. Вы не должны были уезжать из Госснаба, не убедившись, что письмо попало к адресату, — твердил Оруджев. — Из-за вас мы упустили возможность в конце года, когда верстаются планы на следующий год, заявить о проблемах газовой промышленности и наметить конкретные пути их решения.

Поняв, что оправдываться бесполезно, Геранин замолчал и слушал министра, виновато опустив голову, будучи готов к любому наказанию. Но Оруджев, выговорившись, начал менять тон нравоучения.

— Хорошо, что сегодня я успел лично переговорить с Николаем Васильевичем и объяснить ему ваш промах, — заметил он. — Мартынов, добрый человек, обещал помочь отрасли и просил не наказывать вас строго. Виноватым он считает своего помощника. Я не могу отказать Мартынову. Поэтому идите, работайте дальше, но хорошо запомните этот случай. В делах государственного масштаба мелочей не бывает, а мы делаем дело государственной важности.

Гроза миновала, но прошло всего несколько дней, и Геранин снова оказался в очень тяжелом положении. К нему на просмотр и визирование из канцелярии министерства поступило письмо, адресованное в Совет министров СССР и уже подписанное Оруджевым. Видимо, кто-то из высоких руководителей Мингазпрома, имевших право свободного входа к министру, вместо того, чтобы предварительно, как это было положено, согласовать и завизировать текст письма в секретариате, воспользовавшись доверием Сабита Атаевича, зашел к нему в кабинет и подписал это письмо. Оно было небольшим, но в нем содержались такие отступления от существующих требований, что его прохождение через канцелярию Совета министров было практически невозможным. Это означало, что письмо будет возвращено оттуда обратно на доработку, а крайним, в конце концов, окажется Геранин.

Наступили минуты тяжелых раздумий. Геранин понимал, что если он разрешит отправить это письмо, то подведет и себя, и канцелярию Мингазпрома, и лично Сабита Атаевича. Но если он подойдет к Оруджеву переподписывать уже откорректированное министром письмо, то может вызвать у того большое неудовольствие его работой. И все же Геранин решился на переподписание письма.

Когда с этим письмом он вошел в кабинет Оруджева и доложил ему суть дела, Сабит Атаевич недовольно поморщился.

— Несколько дней назад я вам говорил, что к документам, отправляемым наверх, нужно относиться особенно внимательно, — раздраженно произнес он. Но все же взял и начал читать письмо в новой редакции, затем несколько раз сверил его со старым. — И я мог это подписать? — удивился он. — Как хорошо, что вы вовремя обнаружили недостатки и задержали это письмо. Теперь я вижу, что прошлый урок вы хорошо усвоили…

Мелочей не бывает

Оруджев всегда говорил, что в отношениях между людьми мелочей не бывает. Он считал, что незаслуженно обидеть человека очень просто, намного труднее убедить его в том, что начальник хорошо знает и ценит его как работника и человека. При этом во взаимоотношениях с отдельными людьми Сабит Атаевич нередко выходил за рамки чисто служебных отношений.

Как человек восточный он большое значение придавал семье, дому. В течение дня он по несколько раз звонил жене, интересуясь различными житейскими вопросами. В праздники Сабит Атаевич звонил домой не только начальникам, но и многим из своих сотрудников, поздравлял всех членов семьи, называя многих поименно. Такое отношение в определенной степени стирало барьер, неизменно существующий между начальником и подчиненными, сближало их на обычном человеческом уровне.

Но были случаи, когда в своих отношениях Сабит Атаевич шел еще дальше. Так, В. И. Халатин вспоминал, как в июле 1978 года он обратился к Сабиту Атаевичу с просьбой разрешить отметить пятидесятилетний юбилей в столовой центрального аппарата министерства, что тогда не было принято. Но министр дал согласие.