Оруэлл. 1945. Руины. Военные репортажи

Несколько месяцев назад я в этой колонке уже отмечал, что современные научные изобретения, как правило, препятствуют международному общению, а не способствуют его развитию. После этого я получил порцию гневных писем от читателей, но ни одно из них не смогло опровергнуть моего утверждения. Возражения сводились к тому, что если бы мы жили при социализме, то авиация, радио и другие плоды научной деятельности у нас использовались бы лишь для блага человека. Полностью согласен с этим, однако мы не живем при социализме. Таким образом, авиация – это прежде всего инструмент для бомбардировок, а радио – в первую очередь средство для разжигания межнациональной розни. Недаром же непосредственно перед войной контактов между народами различных стран было значительно меньше, чем тридцатью годами ранее, образование извратили, историю переписали, а свободу мысли подавили до такой степени, какую в прежние времена и представить было невозможно. И нет никаких признаков того, что эта тенденция может кардинальным образом измениться.

Нельзя исключать, что мной движет исключительно пессимизм. Однако в любом случае именно такие мысли приходят мне в голову (и, как я полагаю, многим другим людям тоже) каждый раз, когда неподалеку раздается взрыв «Фау».

Париж не пасует перед лишениями [51]

Корреспонденты в Париже один за другим плодят новости о нехватке продовольствия, но вряд ли стоит заострять на этом внимание. Хотя этот аспект отнюдь не маловажен для большинства людей, он отвлекает нас от более серьезных проблем (возможно, даже вызывая недовольство Великобритании и Соединенных Штатов), касающихся политической ситуации.

Какую газету ни возьми, обязательно обнаружишь жалобы на распределение продуктов. При этом необходимо понимать, что обычный, среднестатистический парижанин уже пару месяцев не видел сливочного масла и гораздо более длительное время питается лишь овощами и хлебом из ржи и ячменя.

Даже самый скудный мясной рацион большинству французов недоступен, сахара практически нет, кофе (даже из жареных желудей) вообще не существует в природе, а сигареты – редкая драгоценность, если только вам не посчастливилось завести дружбу с американским солдатом.

Литр крепкого вина (сумей вы его раздобыть) обойдется в восемь шиллингов. Более серьезной проблемой является нехватка молока (прежде всего консервированного для детей). Кроме того, нет угля для бытовых нужд. Время от времени, в строго определенные часы, дают газ, чтобы приготовить пищу, но ситуация с ним вряд ли улучшилась из-за недавнего разлива Сены, в результате которого баржи с углем не могли проходить под мостами.

При всем этом каждый приезжий в первую очередь отмечает, что Парижу удается весьма умело скрывать свои невзгоды. В центре города, где американцы сорят деньгами и процветает черный рынок, может сложиться впечатление, что все в полном порядке. Здесь нет такси, улицы освещены лишь наполовину, но девушки, как всегда, тщательно накрашены, а шляпные и ювелирные магазины практически не утратили своего прежнего лоска. В рабочих пригородах дела, естественно, обстоят гораздо хуже. Часто встречаются окна без стекол, многие кафе закрыты, продуктовые магазины имеют жалкий вид.

В витрине бакалейщика иногда вообще нет ничего, кроме списка отсутствующих товаров. Тем не менее даже в самых бедных кварталах дела идут не так плохо, как можно было бы ожидать. Париж предстает значительно менее грязным и запущенным, чем Лондон, и, во всяком случае, существенно менее растерзанным. За несколько дней блужданий по его кварталам я еще не видел ни одного разутого и весьма немногих, кто поражал бы своей оборванностью. Не исключаю, что у половины парижанок сохранились чулки. Хотя деревянные башмаки весьма распространены, замечаешь их достаточно редко.

Признаки нищеты очевидны, если знать, где их искать. Дети пяти-шести лет выглядят вполне крепкими, но младенцы – ужасно бледные. Голуби, которые когда-то наводняли улицы Парижа, почти полностью исчезли: их просто-напросто съели. Когда где-то срубают платан, можно увидеть элегантно одетых женщин, ожидающих своей очереди, чтобы собрать веток для розжига. И все же парижане ведут себя с особым достоинством, которому они, судя по всему, научились во время немецкой оккупации. В метро они разглядывают вашу одежду иностранца, словно хотят сказать: «Мы знаем, что вы хорошо питаетесь и у вас много сигарет. Конечно, вам доступно мыло и даже кофе. Но давайте все же представим, что мы на равных».

Признаки нищеты очевидны, если знать, где их искать. Дети пяти-шести лет выглядят вполне крепкими, но младенцы – ужасно бледные. Голуби, которые когда-то наводняли улицы Парижа, почти полностью исчезли: их просто-напросто съели.