Оруэлл

На этот выпад Оруэлл ответил письмом, опубликованным в том же журнале, содержащим не менее резкие выражения, что свидетельствовало о жгучей обиде, при которой не выбирают слов: «Пацифизм объективно является профашистским. Это общеизвестно… Меня не интересует пацифизм как моральный феномен». Писатель набрасывался на «банду католиков», «банду сталинистов» и на «нынешних пацифистов, как их иногда называют», также причисляя их к банде, причем уже не профашистской, а просто фашистской: «Меня интересует психологический процесс, при котором пацифисты, начав с псевдоужаса перед насилием, приходят теперь в восторг по поводу успехов и власти нацизма»^{531}. (О собственных пацифистских выступлениях в предвоенные годы автор предпочел промолчать, зато, как мы видим, использовал слово «фашизм» в качестве политического ругательства.)

Энергично огрызаясь на нападки на его работу на Би-би-си, Оруэлл всё более разочаровывался в ней; она стала его раздражать, а порой вызывала чуть ли не ненависть. Снова стали давать о себе знать больные легкие. Болезнь неизбежно оказывала влияние на его поведение. Современная медицинская литература отмечает частые случаи нервно-психических расстройств, сопровождавших туберкулез. Психического расстройства в полном смысле слова у Оруэлла не было, но нервная система постепенно расшатывалась, подчас возникали депрессии, усугублявшиеся тревогой и за собственную жизнь, и за здоровье жены.

Помимо крупных проблем, всё больше действовали на нервы мелкие стычки, столкновения с цензорами, неоправданные, по его мнению, требования начальства на радио. Почти четверть века перед этим Блэр вел относительно свободный образ жизни, не должен был являться на службу к определенному времени и досиживать до звонка, работать в большом коллективе, в котором он чувствовал себя крохотным винтиком. Он надеялся приспособиться к новым условиям, но у него это не очень получалось. Постепенно его стала беспокоить любая мелочь, вплоть до громкого разговора в соседнем кабинете. Раздражала и необходимость вести нудную ежедневную корреспонденцию: приглашать ораторов, переносить встречи на другое время в связи с изменением графика передач, соглашаться с темой передачи или возражать, просить у авторов разрешение использовать их произведения и получать иногда грубые отказы. Так, Бернард Шоу на просьбу разрешить использовать в одной из передач отрывок из его пьесы «Врач перед дилеммой» без объяснения причин ответил: «Я категорически это запрещаю»^{532}.

Действительно, составление однообразных писем (многие сотни их, не просто подписанных, а написанных или, по крайней мере, продиктованных им, сохранились в архиве Би-би-си) могли свести с ума такого человека, как Эрик Блэр — не просто не привыкший к канцелярской работе, а не терпевший ее, тем более что учащались вынужденные цензурные согласования и вмешательства в его передачи, шедшие под патронажем Министерства информации Великобритании.

Образование этого министерства через три дня после начала Второй мировой войны мотивировалось необходимостью активно противостоять нацистской пропаганде. Министерство отвечало за пропагандистские акции в самой Великобритании, в союзных и нейтральных странах. Сам факт его появления угрожал свободе слова, а потому пресса крайне негативно реагировала на создание этого учреждения, которое к тому же никак не могло найти необходимые пропорции контроля за информацией. За два года там сменились три министра. В 1946-м Министерство информации было распущено лейбористским правительством, посчитавшим, что после войны необходимость в государственном вмешательстве в умонастроения британцев отпала. Опыт деятельности этого органа позже был весьма язвительно и с полным знанием дела использован Оруэллом при описании Министерства правды, распространявшего ложь.

Вопреки формальным указаниям министерских и цензурных бюрократов, Блэр пытался как-то разнообразить свои передачи, сделать их более живыми и интересными. Он выступил новатором, предложив создать радиожурнал «Войс» («Голос»), в котором существовали бы разнообразные, но объединенные общей тематической направленностью рубрики, подобно тому, как это устроено в печатных «толстых» журналах. С неохотой приняв эту идею, руководство и особенно цензура поставили условием создания радиожурнала, что он будет трактовать только вопросы культуры, не вмешиваясь в политику.