Другие сотрудники сохранили несколько более критические, хотя в целом позитивные воспоминания о радиожурналисте Блэре и писателе Оруэлле. Его коллега Джон Моррис, впрочем, противопоставлял одного другому: «Он хорошо писал, но был плохим и скованным оратором; даже в частном разговоре плохо выражал себя и часто подыскивал правильное слово. Его еженедельные передачи были написаны блестяще, но он произносил их скучным и монотонным голосом. Я часто бывал с ним в студии, и мне было больно слушать, как такой хороший материал расходуется напрасно; подобно многим другим блестящим писателям, он в действительности никогда не понимал тонкого отличия между словом написанным и сказанным… да и не беспокоил себя этим»{540}.
На Би-би-си писатель выступал под собственным именем. Иногда это приводило к недоразумениям. Элизабет Найт вспоминала, что обычно она откликалась на телефонные звонки словами: «Офис мистера Блэра», — на что звонивший просил прощения, говоря, что ошибся номером, так как хотел поговорить с Джорджем Оруэллом. Приходилось объяснять, что это один и тот же человек. Несколько раз руководство предлагало Блэру выступать под известным уже всем слушателям псевдонимом, полагая, что это увеличит аудиторию, но он отказывался, заявляя, что не желает торговать своим литературным именем{541}. Правда, несколько раз тексты всё же пошли в эфир от имени Джорджа Оруэлла, но это бывало только в тех случаях, когда автор был твердо убежден, что ни на какие компромиссы ни с руководством, ни с собственным мироощущением не идет, а это случалось редко. Депрессивное состояние усугублялось с каждым месяцем работы на Би-би-си. 23 июля 1942 года он записал в дневнике: «Всё, что я делаю, — это тщетные усилия, которые всё меньше и меньше сопоставимы с напрасно затраченным временем. Похоже, что то же самое происходит со всеми. Самое страшное чувство — это разочарование или просто чувство того, что ведешь себя по-дурацки, делая вещи слабоумные, слабоумные не потому, что они являются частью войны, а война глупа сама по себе, но вещи, которые в действительности никоим образом не помогают военным усилиям, но считаются необходимыми огромной бюрократической машиной, в плену которой все мы находимся»{542}.
Полупрезрительно-полуснисходительно Блэр называл место своей службы чем-то средним между школой для девиц и сумасшедшим домом{543}. 24 сентября 1943 года он написал заявление о прекращении работы на Би-би-си и в соответствии с существовавшими правилами уволился в ноябре. Он назвал три причины своего ухода.
Первая: у него почти не оставалось времени для творчества. Между тем возможности публиковаться теперь стали значительно более широкими — и в Великобритании, и в США. Как раз осенью 1943 года он начал работать над «Скотным двором».
Вторая: его передачи слышало только незначительное число людей (он был потрясен, узнав, что в Индии с ее трехсотмиллионным населением было не более 150 тысяч радиоприемников), и он всё более убеждался, что затрачиваемые время, умственные и душевные усилия не дают должного результата.
Третья: ему претила необходимость считаться с военной цензурой. Он старался как можно реже упоминать об СССР и Сталине, но полностью отказаться от похвальных слов было невозможно, а критические произносить запрещала цензура{544}. К примеру, в феврале 1942 года Блэр дал хвалебный комментарий на «приказ советского Верховного главнокомандующего»[55]: «Учитывая жестокости, творимые немцами во время их вторжения в Россию, текст отличался отсутствием мстительности, мудростью и дальновидностью в противопоставлении германского народа его правителям». Сталин сказал именно то, что хотела услышать от него британская общественность, и писателю пришлось его похвалить.
Заявление об уходе с Би-би-си по форме было вежливым и сдержанным. Блэр благодарил руководство Восточной службы корпорации за благожелательное отношение (это соответствовало действительности: несмотря на некоторые выходки, он ни разу не получал формального взыскания, не говоря уже об угрозе увольнения). Но он не счел нужным скрывать, что считает свою работу на Би-би-си бесполезной: «Стоит ли продолжать эти передачи — судить другим. Я лично предпочитаю не тратить на них свое время, когда могу заниматься журналистикой, эффект которой очевиден»{545}. Так Блэр — Оруэлл во второй и последний раз добровольно расстался с неплохо оплачиваемой государственной службой ради свободы, без которой не мог жить.
«Обсервер» и «Трибюн»