Оруэлл

О том, что Оруэлл продолжал пользоваться понятиями «социализм» и «революция», придавая им самый широкий неопределенный смысл, свидетельствовало его очередное «Письмо из Лондона», появившееся в нью-йоркском «Партизан ревю»^{621}. Основная мысль статьи состояла в том, что после разгрома Германии континентальная Европа претерпевала глубочайшие демократические изменения, в то время как в Великобритании ничего не менялось. Гитлеровские бомбы не разбудили его страну от дремоты; ни социальной, ни политической революции не произошло. «Никогда я не смог бы предвидеть, — писал Оруэлл, — что мы сможем пройти почти шесть лет войны, не подойдя либо к социализму, либо к фашизму и почти полностью сохранив наши гражданские свободы. Я не знаю, то ли эта какая-то анестезия, в которой британский народ ухитряется жить, являющаяся признаком загнивания, как полагают многие наблюдатели, либо, с другой стороны, это своего рода инстинктивная мудрость».

В этих словах явно слышалось не только разочарование, но и немалая доля уважения к британской консервативной традиции, при этом вначале было неясно, какое чувство преобладает. Но в конце концов все встало на свои места: победил тот самый британский патриотизм, который он теперь склонен был считать «инстинктивной мудростью» народа.

По окончании войны Эрик Блэр был освобожден от армейской службы, которая в полном смысле слова таковой и не была, ибо понятие «воинская дисциплина» было применимо к журналистам весьма условно. Он счел, что ему больше нет смысла оставаться на континенте, и летом 1945 года возвратился в Лондон. Он решил, что должен жить вместе с сыном, и забрал его у родных. Конечно, сочетать писательский труд с воспитанием ребенка в одиночку было невозможно. Для него был однозначно исключен вариант отдать мальчика в какие-нибудь дневные ясли или подобное заведение. Видимо, в какой-то мере это было проявление его индивидуалистской позиции, нежелания следовать «воле коллектива». Он явно боялся, что детское учреждение может привить его ребенку отнюдь не те нормы и привычки, которые хотел бы отец. Даже когда приходилось отдавать ребенка родственникам, на душе отца было неспокойно. Эрик решил найти для Ричарда няню-воспитательницу.

В доме на площади Кэнонбери появилась 28-летняя Сюзан Уотсон. Она была замужем за преподавателем математики Кембриджского университета, но жила отдельно, а ее дочь училась в школе-интернате и проводила с матерью только выходные. В содержательных воспоминаниях (1989) Сюзан рассказала, что хозяин относился к ней, как старший брат, был человеком огромного трудолюбия, садился за работу в восемь утра и не поднимался до ланча, после которого лишь шел на деловые встречи, а чаще всего опять был за рабочим столом и второй раз прерывал свои занятия, только чтобы выпить чашку крепкого чая, соблюдая давний ритуал англичан, для которых дневное чаепитие — дело чрезвычайной важности, несмотря ни на какие привходящие обстоятельства. Блэр пил чай без сахара, причем насыпал не менее десятка ложек заварки, чтобы получить напиток нужной консистенции.

Сюзан попыталась создать в доме Блэра атмосферу домашнего покоя, хотя это и не входило в ее обязанности. Эрик рассказал ей, что в Бирме слуга будил его по утрам, слегка щекоча ногу. Она научила Ричарда делать то же самое, и это доставляло отцу огромное удовольствие. Сюзан припомнила также, что поначалу в квартире витал дух Эйлин: ее большая фотография висела над камином, в платяном шкафу оставались ее вещи. Когда по выходным Сюзан приводила в дом свою дочь, ей разрешалось поиграть с коробкой украшений, оставшихся от покойной хозяйки. Постепенно воспоминания перестали жечь душу Эрика; жизнь, как бывает почти всегда, брала свое^{622}.

Вершина публицистики

Оруэлл превратился во всемирную знаменитость. Его «Скотный двор» стал не просто бестселлером, а своего рода знаменем для всех, кто по различным причинам относился к Сталину и сталинизму с ненавистью или хотя бы с недоверием. Правда, писатель не рассчитывал, что его книга превратится в идеологическое оружие: «Скотный двор» взяли в свой арсенал сторонники холодной войны. Бывали и курьезные случаи: однажды Оруэлл увидел свою повесть в книжном магазине на полке детских книг: владелец магазина решил, что это в самом деле сказка. В другой раз достаточно известное американское издательство «Дайал-пресс» отвергло предложение выпустить книгу, поскольку-де литература о животных его не интересует.

С осени 1946 года банковский счет писателя стал регулярно пополняться гонорарами. Богатым человеком он не стал, но мог позволить себе безбедное существование. Оруэлла теперь наперебой приглашали сотрудничать самые авторитетные британские периодические издания. Ему, однако, было вполне достаточно тех газет и журналов, к которым он привык, в которых чувствовал близкую ему атмосферу и понимание. Писал он в основном для «Ивнинг стандард», «Манчестер ивнинг», «Обсервер» и «Трибюн».