Оруэлл

Джасинта и Эрик расстались навсегда. Джасинта понятия не имела, что ставший известным в 1930-е и знаменитым в 1940-е годы писатель Оруэлл и есть ее былой возлюбленный. Только случайно в 1949 году, незадолго до его кончины, почти пятидесятилетняя дама, поэтесса средней руки, узнала, кем стал Эрик Блэр, и обменялась с ним несколькими теплыми письмами.

Позже Оруэлл вспоминал, что служба в колониальной полиции буквально заставила его возненавидеть и колониальные порядки, и государственные бюрократические институты. «У меня возникло неописуемое презрение ко всей машине так называемой юстиции… Сами бирманцы на самом деле никогда не понимали нашу юриспруденцию. Вор, которого мы сажали в тюрьму, отнюдь не думал о себе как о справедливо наказанном преступнике, а представлял себя жертвой завоевателей-чужеземцев. То, как с ним поступили, было только проявлением произвольной бессмысленной жестокости. Его лицо за плотными деревянными бревнами временного заключения и за железной решеткой тюрьмы ясно свидетельствовало об этом. И, к сожалению, я не был подготовлен к тому, чтобы чувствовать себя безразличным к выражению этого человеческого лица»^{127}.

Если Эрик рассчитывал удержаться на службе (а именно таково было его первоначальное намерение), он не мог открыто выражать свои чувства — это привело бы к тому, что его моментально изгнали бы из колониальной администрации как политически ненадежное лицо. Приходилось маскироваться. Вынужденное двоемыслие, навязанное ему еще в приготовительной школе, продолжалось, давая фактический и эмоциональный материал для будущего художественного воплощения. Днем, во время службы, он выполнял рутинные обязанности, к счастью для него никогда не связанные с политическими выступлениями местного населения против колониальной администрации. Случались бытовые убийства и грабежи, по поводу которых он отдавал распоряжения местным служащим, оставаясь в своем кабинете.

Но в основном работа состояла в наблюдении за тем, как соблюдается внешний порядок. Блэр писал массу отчетов о работе мастерских и магазинов, следил, чтобы их владельцы правильно оформляли массу бумаг, проводил занятия с подчиненными ему полицейскими (обычно около трех десятков человек) по поступавшим новым постановлениям и распоряжениям, организовывал доставку обвиняемых на допросы и судебные заседания, рассылал ночные патрули, которые иногда проверял, сопровождал начальство во время инспекционных поездок по своему району.

Блэр с ужасом вспоминал несчастных заключенных, страдавших всеми возможными недугами, по прихоти тюремного начальства подвергавшихся порке бамбуковыми палками за малейшие проступки; вой женщин и детей при виде того, как отцам семейств при аресте выкручивают руки. В автобиографической части книги Оруэлла о положении рабочих Северной Англии говорилось: «Подобные вещи просто невозможно выдержать, когда вы хоть каким-то образом непосредственно за них отвечаете. Однажды я наблюдал, как вешают человека; это казалось мне хуже тысячи убийств. Я никогда не входил в тюрьму без чувства, что мое место — по ту сторону решетки»^{128}.

В начале службы Блэр, узнав, что полицейские принуждают к сожительству, а чаще просто насилуют бирманских девушек, вознаграждая их мелкими подачками, наказывал своих подчиненных. Но местное население почти безропотно признавало право белых распоряжаться им, а девушки подчас считали за честь отдаться полицейскому. Постепенно ему пришлось примириться с происходящим.

Сам он тоже время от времени вступал в связь с бирманскими девушками. Конечно, о духовной близости речи не было, но Эрик не третировал своих любовниц как низших существ^{129}. Блэр вообще считался «эксцентриком». Сослуживцы пожимали плечами, узнав, что он стал посещать религиозные собрания принявших христианство каренов — небольшой этнической группы, населявшей южные районы Бирмы, или что он ведет долгие дискуссии с буддистскими монахами, иногда бывая в их храмах. Эрика шутливо, а иногда с чувством презрения спрашивали, не собирается ли он «превратиться в туземца».

Новый круг общения, разумеется, не свидетельствовал о том, что у полицейского офицера проявились какие-то религиозные (христианские или буддистские) воззрения. Он просто интересовался малознакомыми обычаями, стремился проникнуть во внутренний мир окружавших его людей или просто удовлетворял любознательность, присущую молодому человеку, тем более собирающемуся заняться нелегким писательским ремеслом.