Оруэлл

«Уголок любителя книги» продавал в основном букинистическую литературу, хотя были в нем небольшие отделы новейших изданий и различных предметов, в той или иной степени связанных с книжным делом (календарей, филателистической продукции, пишущих машинок и пр.). Кроме того, при магазине была небольшая библиотека, в которой читатели могли на определенный срок брать книги за незначительную плату. Литература в магазине была на любой вкус: от серьезнейших философских произведений до дешевых любовных романов и детективов.

У самого Блэра с его скептическим складом ума работа продавцом очень скоро перестала вызывать позитивные эмоции. В ноябре 1936 года он опубликовал очерк «Воспоминания о книжном магазине»^{266}, в котором утверждал, что, продавая книги, можно потерять любовь к ним. Продавец должен лгать, чтобы сбыть хотя бы часть книжного товара. Более того, тома надо было постоянно очищать от пыли и таскать туда-сюда… Но магазин располагался в таком месте, что его посещали люди самого различного общественного и материального положения, «от баронетов до автобусных кондукторов». Район являлся местом обитания многих знаменитостей, левых литераторов и интеллектуалов, иммигрантов из большевистской России и нацистской Германии. Здесь жили Томас Элиот, Олдос Хаксли, Джон Бойнтон Пристли, Герберт Уэллс, лейбористские политики Джеймс Рамсей Макдональд, Эньюрин Бивен, супруги Беатриса и Сидней Вебб, а также видный лейбористский журналист Генри Брэйлсфорд, интересовавшийся Индией. Так что у Хампстеда был какой-то особый дух, способствовавший творческой атмосфере.

Тем не менее Блэра поражало, как мало было настоящих любителей книги: «В нашем магазине были очень интересные фонды, но едва ли десять процентов наших покупателей отличали хорошую книгу от плохой. Снобы, гоняющиеся за давними первыми изданиями, попадались гораздо чаще, чем подлинные любители литературы; много было восточных студентов, приценивавшихся к дешевым хрестоматиям, но больше всего — растерянных женщин, ищущих подарок ко дню рождения племянников»^{267}. Еще большее недоумение вызывали дамы средних лет и старше, которые очень хорошо помнили цвет обложки книги, которую они намеревались купить, но понятия не имели ни об авторе, ни о названии.

Прежде он наивно полагал, что покупателями книжного магазина должны быть люди образованные или по крайней мере стремящиеся к приобретению знаний. На самом деле таковые попадались крайне редко. Его раздражали даже филателисты: «Собиратели марок — это странное, молчаливое племя всех возрастов, но только мужского пола; очевидно, женщины не видят особой прелести в заполнении альбомов клейкими кусочками разноцветной бумаги»^{268}. Но так или иначе, эта работа позволила писателю лучше изучить человеческие типы, возненавидеть мещанские вкусы и привычки, инстинкт толпы, легко могущей стать питательным бульоном тоталитарной идеологии и практики, сущность которых всё больше его интересовала.

В то же время писатель Оруэлл, работая в книжном магазине, на практике знакомился с особенностями книжного рынка. Другой вопрос, приятны ли ему были вкусы читателей; но он вынужден был постоянно помнить, что книжное дело — это коммерческое предприятие, которому, как и другим направлениям бизнеса, свойственны рыночные основы, конкуренция, взаимозависимость производителя, продавца и покупателя. В творчестве Оруэлл оставался верным собственным принципам, не становился на путь создания литературы, угодной массовому читателю. Но по крайней мере он всё лучше понимал, что его ожидает после завершения очередного произведения.

Оруэлл фиксировал в памяти многочисленные типы книжных потребителей, и это явно обогащало его копилку образов. В «Воспоминаниях книготорговца» он с оттенком удивления писал, что наибольшее число посетителей библиотечки при магазине составляли любители детективов, поглощавшие их, как «массу сосисок». Особенно ему запомнился некий джентльмен, видимо, пенсионер, который еженедельно читал по меньшей мере четыре или пять детективных романов, причем никогда не брал одну и ту же книгу повторно. «Очевидно, весь этот огромный поток мусора (страницы, прочитанные за год, могли бы, по моим подсчетам, покрыть почти три четверти акра) навсегда сохранился в его памяти. Он не обращал внимания ни на названия, ни на имена авторов, но достаточно было ему взглянуть на книгу, чтобы он мог сказать, что “она уже была у него”»^{269}.

Сам же Блэр, по его словам, перестал покупать книги. Впрочем, это было не совсем так. «Теперь я покупаю их по одной, — поправлялся он, — от случая к случаю, и это всегда книга, которую я хочу прочитать и не могу ни у кого занять. И я никогда не покупаю мусор[31]. Сладостный запах ветхой бумаги потерял для меня свое очарование. В моем сознании он слишком близко связан с параноидальными посетителями и мертвыми мухами»^{270}.