Оружейник

– ¿Por qué diablos disparaste?[2]

Этот придурок продолжал дебильно улыбаться. Ответил мне стоявший рядом Хосе-Лопес, тот самый, с которого содрали пиджак для Леви перед боем.

— Он вас не слышит, камерадо комиссар. Алонсо и так глуховат, а сегодня утром у него еще и стрельнули рядом, так что из ушей кровь текла. Вот он и пальнул, когда они побежали…

— А ты сам какого хрена стрелял?

— Ну так… Алонсо стрельнул, я решил, значит, так надо….

Все это было произнесено с такой характерной крестьянской основательной рассудительностью, что стало совершенно ясно: орать, ругаться и вообще выплескивать эмоции на этих двоих совершенно бесполезно. Ровно с тем же успехом стоит лупить кулаком бетонную стену, о которую расшиб колено. Можно только их пристрелить. Но и тогда умрут они, так и не осознав, что совершили. Да и третий такой же, он просто из-за ранения винтовку поднять не смог.

— Оружие соберите с убитых и в самолет, — устало приказал я. — Князь… проследи, чтобы они пулемет не угробили в процессе.

Странная штука — с утра здесь уже погибло несколько сотен человек, а сколько еще не увидит заката, знают разве что ангелы на небесах, да черти в аду. Но почему-то смерть этих двух меня задела. Очень уж глупо получилось, попытался уменьшить счет от мясника, а не вышло. Князь бы из этого наверняка развел сентиментальную философию на вечер с парой бутылок вина, слезами и соплями. Меня хватило на полторы минуты, пока я шел до места, где мы перед боем оставили Тересу — на одной из боковых улочек, у стены. До атаки она так и не пришла в себя, а так… даже наткнись на неё первыми легионеры, вряд ли кто-то с ходу опознает в ней партизанку. Просто лежит раненая женщина, y es todo[3]. Когда город обстреливают и бомбят, случается всякое дерьмо…

— Ты как?

— Хреново, по правде говоря.

Тереса уже очнулась, но пока что её хватило лишь приподняться, опираясь на локоть — и то на пределе сил.

— Что за хрень со мной приключилась?!

— Штурмовик пустил ракету…

— Помню. Еще успела подумать, что эта долбанная хрень летит прямо в меня. А потом — бац! и все, как свечу задуло. Сейчас открываю глаза, вижу облака… ну, думаю, неужели попы насчет рая не наврали. И тела не чувствую совсем…

— Так бывает после контузии.

— Ну тебе виднее… меня так еще не прикладывало. Сейчас-то болит все и везде. А знаешь, — неожиданно добавила она, — я почти сразу о тебе подумала. Что могло взрывом обоих накрыть, а раз так и в раю вместе окажемся.

— На это надежды мало. Таким как я, в рай путь заказан.

— Чушь! — Тереса, уцепившись за меня, попыталась встать, но тут же ойкнула и упала обратно на расстеленное прямо на мостовой одеяло, я едва успел придержать её. — Чушь это, слышишь, Мартин! Я в Бога не верю, но если он есть, ему наверняка плевать на все наши дрязги, склоки… он примет всех своих детей, даже самых заблудших. Выпить есть чего?

— Сейчас раздобуду, — пообещал я, выпрямляясь. У меня при себе имелась фляжка с кальвадосом, но за одну идею дать крепкий алкоголь человеку, мозги которого только что встряхнуло ударной волной, Косторез приколотит меня к днищу "Доброй тети". Самыми ржавыми гвоздями, какие только сможет найти.

Как назло, у легионеров из пулеметного расчета фляги посекло гранатой, кроме командирской, в которой была не вода, а что-то вроде разбавленного красного полусладкого. Вода отыскалась лишь в самолете, полканистры, слегка отдающей металлом, но вполне пригодной для питья. На мой вкус пригодной — когда я попытался напоить Тересу, она после первых же глотков закашлялась, а потом её обильно стошнило.

— Твою ж мать…

— Полегчало?

— Если бы… дай эту дрянь, хоть рот прополоскаю… чего ты так смотришь?! Я совсем на Святую Смерть похожа?!

У мексиканцев, как я смутно помнил, наличествуют какие-то особое специфичные воззрения на смерть и мертвецов. Включая отдельный культ для скелета с косой, на который очень косо смотрит официальная католическая церковь, празднование Дня Мертвых и прочие вещи. И да, в своем нынешнем виде Тереса запросто могла стать на этом празднике примадонной или кто у них там главный, без всякого дополнительного грима. Но…

— Ты очень красивая женщина, товарищ Тереса Гарза, — сказал я. — Даже сейчас.

— Люблю слушать, как ты красиво врешь, товарищ Мартин. Помоги встать… черт, да я не…

В этот раз нести её на руках почему-то было тяжелее. Хотя брыкаться она почти не пыталась — наоборот, обняла меня за шею и прижалась к плечу.

— Карабин жалко…

— Что?! я даже не сразу сообразил о чем идет речь. — Ты про свой "тридцать-тридцать"?

— Да… я к нему привыкла уже…

— Найдем тебе новый, — пообещал я. — Это новую Тересу найти сложно, а стреляющее железо всегда найдется. Тем более, как раз в этом деле я профессионал.

— Да, оружейник ты хоть куда, я оценила. Обещаешь?

— Слово скаута.