Оружейник Кейд

Кейд устало поднялся на ноги и опустился на первый этаж. Лестница никуда не вела, но неожиданно он заметил проем в стене за пустым старым шкафом. Держа наготове оружие, Кейд отодвинул в сторону шкаф и заглянул в темное отверстие. Ступеньки вели вниз, в подвал, на дне которого мерцал тусклый огонек.

Дряхлое, старое лицо, заскорузлое, морщинистое и уродливое, уставилось на из полутьмы.

— Выходи, гражданин, — приказал Кейд. — Я хочу взглянуть на тебя.

— Не могу, сэр, — скрипуче пропищало лицо старушечьим голосом. — Не могу. К моему стыду, моя дочь, ленивая неряха, бросила меня и моего брата здесь, внизу. Когда пришли военные, она так и заявила, что ни она сама, ни ее жирный боров–муженек не станут о нас заботиться. Им, видишь ли, своя жизнь дорога. А я не могу подняться к вам, сэр. К моему стыду, ноги у меня совсем не ходят.

Кейд нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он сунул за пояс оружие, понимая, что никакой опасности нет. Да и какую опасность могла представлять собой старая развалюха грязная и вонючая.

— Тогда пусть твой брат подойдет ко мне, — бросил Кейд, скорее больше для собственного успокоения.

— Ах, сэр, — пищала старая карга, не закрывая морщинистый рот ни на мгновение. — Мой дорогой братец вряд ли теперь вообще когда‑нибудь поднимется. Уж такое горе… И все моя ленивая неряха–дочь и ее жирный боров–муженек. все они виноваты: не оставили ему приличной пищи… а он у меня человек болезненный, желудок у него больной, ему надо кушать только ливерное мясо, а какое тут ливерное мясо… сами ведь понимаете… вот он и умер. А вы ведь Воин, правда?

Старая карга тарахтела без умолку, и Кейда уже начало это раздражать.

— Я — Оружейник, гражданка, из дивизиона Звезда Франции, — недовольно огрызнулся он. Ему не нравилась болтливость старухи и то, что она понизила его в звании. — А у тебя, как я понял, здесь и пища имеется? — спросил он, неожиданно почувствовав голод.

Уже прошло несколько часов с тех пор, как он ел последний раз. Прошло слишком много событий, во время боя он совершенно забыл о еде, а теперь вот при первом же упоминании вспомнил.

— Есть, сэр, правда, не слишком хорошая… не такая, какую кушал мой дорогой братец. У пища в бутылочках и коробочках… ну, сами знаете, а еще сладкие пирожки, — шамкала старуха разогревая аппетит. — Вы спуститесь ко мне, Воин?

Кейд нахмурился, но пропустил мимо ушей ее обращение. Хотелось есть, и он не видел ничего зазорного, если возьмет немного еды у этой гражданской. В конце концов, местное население должно поддерживать родной дивизион.

Он стал осторожно спускаться по полуистертым, крутым ступенькам, погружаясь в темноту Подвал был довольно большой, он вел вперед широким коридором, а потом сворачивал налево. Старуха шаркала рядом, освещая дорогу чадящей свечой. Кейд ожидал увидеть стол или кладовую, но тусклый свет выхватил из темноты лишь полуистлевшие останки мужчины, небрежно прислоненные к стене. Кейд с отвращением поморщился, ощутив трупный запах.

— Пожалуйста побыстрее, гражданка, — поторопил ее Кейд, видя, как старуха шарит рукой в складках юбки. — Я возьму пищу и поем наверху.

— О, сэр, это не такое скорое дело. Мне надо отпереть три замка у этой двери, — и старая карга махнула свечой в темноту, едва не загасив пламя. — У меня вся пища заперта… а вы же сами понимаете, руки у меня старческие, медлительные, едва двигаются, это вот у вас, как я посмотрю, у молодых, все делается быстро. Но если хотите, я могу дать вам немного выпить. А вы в самом деле Воин?

Кейд пропустил мимо ушей ее вопрос. Ему не терпелось взять еду и подняться наверх. В любую минуту могло поступить сообщение от Понтифекса, а он тут, в подвале, тратит время со старухой полоумной и назойливой,

Старая карга взяла с пола кувшин и принялась наливать в жестяную кружку сидр.

— А это у вас за поясом что, сэр? Оружие, да? — не переставала пищать она. — А это правда, что стоит им только коснуться человека, и он тут же сморщивается и обугливается?

Кейд молча кивнул, с трудом сдерживая раздражение. Она была стара и глупа, но собиралась накормить его.

— А правда, что обугленный мертвый гражданский ничем не отличается от обугленного Воина?

Ее болтовня зашла слишком далеко. Кейд развернулся и ударил ее тыльной стороной ладони по мягким, морщинистым губам. Старуха дернулась, сидр из кружки выплеснулся на пол. В углу рта появилась крошечная капелька крови. Старуха захихикала, отерев рот ладонью. Кажется, она даже не обиделась. Кейд снова почувствовал себя виноватым. Дух гордыни все‑таки жил в нем. Ему не следовало обращать внимания на глупую болтовню старой бабки, да к тому же поддаваться гневу. Гнев — это грех. Оружейнику не подобает отдавать себя в руки этому унизительному чувству. Кейд перестал злиться на старуху, желая только одного, чтобы она поскорее открыла проклятую дверь, достала еду, а потом он уйдет.

Он почти автоматически взял из ее рук кружку с остатками сидра, а она снова принялась возиться с ключами, продолжая бормотать себе под нос: