Ли опять загрустил о ясном, надежно определенном мира солдата, где компромисс определяется только погодой, местностью и действиями врага, а не собственными принципами. Но политик, который был способен принести домой всего лишь полбуханки хлеба, выбывал из игры.
— Я не хочу, чтобы рабство стало единственным вопросом в этой избирательной кампании, — сказал Ли. — Есть много других безотлагательных проблем: наши отношения с Соединенными Штатами, удручающе плачевное состояние наших финансов, наша политика по отношению к Максимилиану и мексиканским повстанцам — и это далеко не все. Нам еще нужно организовать Верховный суд. Ни по одному из этих вопросов Форрест не выразил своей позиции, он только и умеет, что бить в барабан.
— Хороший список, и первым делом нужно взяться за налогообложение. Но ни одна из этих проблем, за исключением, может быть, наших взаимоотношений с Соединенными Штатами, не слишком волнует наших людей. А вот недовольные негритянским вопросом могут взяться и за оружие. Расскажите мне об этом подробнее.
— Ну что ж, — сказал Ли. — Я представляю себе это так: для начала мы должны как-то поощрять добровольное освобождение и всеми возможными способами обучать вольноотпущенников полезным профессиям. Во время войны некоторые из наших штатов ослабили законы против обучения рабов грамотности. Следовало бы расширить такую инициативу по всей Конфедерации. В качестве следующего шага, я хотел бы предложить закон, разрешающий рабу, или кому-нибудь от его имени, заплатить за его освобождение по цене, за которую он был продан или по оценке компетентного органа, причем владелец не имеет право отказаться из-за указанной цены.
Альберт Галлатин Браун поджал губы.
— Это может получиться, хотя бы потому, что это выглядит гораздо менее радикальным, чем то, что о вас говорят горячие головы ваших противников.
— Я еще не закончил, — сказал Ли. Браун откинулся на спинку стула и приготовился слушать дальше. — Если раб или кто-то от его имени не смогут выплатить сразу всю цену, пусть оплатят одну шестую часть, тогда хозяин обязан дать рабу один день в неделю, чтобы тот мог работать в этот день на себя — и каждый такой день добавляется за каждую шестую часть выкупа до тех пор, пока труд раба полностью не станет свободным.
— Это уже смелее, но опять-таки разумно, и, уж конечно, не имеет ничего общего с конфискацией, — сказал Браун.
— Такой план был предложен, но, к сожалению, не принят несколько лет назад в Бразильской империи, — сказал Ли. — Поскольку я был убежден в необходимости таких перемен, я внимательно изучал все, касающееся этого. Мой бывший помощник Чарльз Маршалл, помогавший мне в подготовке предполагаемого закона, недавно обратил мое внимание на бразильские инициативы в этой области. Хотя мне и хотелось бы добавить в них несколько дополнений.
— И каких именно? — спросил Браун.
— Во-первых, я хотел бы законодательно установить небольшой процент налога на имущество в виде рабов, поступающего в казначейство ежегодно, и использовать его в фонде, чтобы компенсировать добровольное освобождение рабов, насколько этот доход позволит. А во-вторых, я хотел бы внести закон о том, что всех негров, родившихся после определенной даты, следует считаться свободными, если их матери двадцать лет проработали на своих хозяев, причем сами они тоже становятся свободными после этого. Как вы видите, я не предлагаю уничтожить рабство в корне, но даю ему возможность мирно исчезнуть со временем.
— Десять лет назад, в Чарльстоне, Мобайле или Виксбурге, вас бы повесили на фонарном столбе за выдвижение подобных предложений, — заметил Браун. Он провел пальцем по своим усам, подводя итог размышлениям. Наконец он сказал: — Мы все сталкивались с поразительными вещами за последние десять лет, не так ли? Ладно, генерал Ли, вот мое слово — я с вами.
— Решено! — Ли протянул руку. — Итак сэр, мы с вами, единомышленники, официально говоря, конфедераты.
Взгляд Брауна погрузился внутрь.
— Не просто конфедераты, — тихо сказал он, — но „Конфедераты“, с большой буквы.
Ли вдруг осознал, что эта заглавная буква вдруг все расставила все по своим местам. Браун продолжал: — Мне кажется, что вы только что нашли название для нашей партии.
— Конфедераты. — Ли попробовал слово на язык. Он повторил его снова, обкатал его в своем уме и кивнул. — Пусть будут „Конфедераты“.
Игрок на банджо переходил от одной песни военных лет к другой. Услышав эти старые военные песни, Нейт Коделл вновь ощутил дым костров, боль в ногах и запах пороха. Ничто другое не могло принести ему столь острых ощущений.
Когда музыканты заиграли „Дикси“, он уже не мог продолжать подпевать им. Где-то глубоко внутри него, сквозь зубы, пробивалось лишь „Рэбел Йелл“. Это не было привычным для сонного, мирного Нэшвилла, но его это не волновало. Он должен был выплеснуть свою энергию, либо взорваться.