Оружие победы

Первым, как правило, появлялся Константин Константинович Ренне, сухой, сутуловатый, роста выше среднего. На нем всегда была белая крахмальная рубашка с галстуком, черный костюм-тройка. Здоровался он официально-сдержанно, без лишних слов, но обязательно за руку с каждым сотрудником. За ним следовал мой непосредственный начальник, Владимир Дмитриевич Мещанинов, — несколько моложе Ренне, коренастый, с красивым улыбающимся лицом. Он предпочитал коричневые костюмы и рубашки в мелкую клетку, но тоже накрахмаленные и непременно с галстуком. В его манере здороваться было больше простоты. Под хорошее настроение, а оно у него почти всегда было хорошим, Владимир Дмитриевич не упускал случая пошутить, переброситься с сотрудниками несколькими фразами, благодаря чему, начиная обход рабочей комнаты одновременно с Ренне, заканчивал утренние приветствия много позже. Сотрудников в комнате было много, и потому довольно долго слышалось шарканье подошв, негромкие взаимные "здравствуйте" и "доброе утро". Затем они уходили в свою застекленную комнату и устанавливалась тишина.

Константин Константинович и Владимир Дмитриевич были начальниками подотделов. Ренне руководил работами по лафетам, Мещанинов — качающейся частью артиллерийских систем. Оба были ветеранами КБ. Ренне был награжден орденом Красной Звезды, Мещанинов — орденом "Знак Почета".

Однажды утром я обратил внимание на необычное оживление сотрудников. Обмениваясь со мной традиционным рукопожатием, Мещанинов непривычной для него скороговоркой сообщил:

— Василий Гаврилович вышел на работу, — и поспешил за Ренне.

После того как начальники подотделов ушли, в комнате заговорили — громче обычного, почти одновременно, как бывает, когда начинают оживленно обсуждать какую-либо новость.

До этого я ни разу не видел главного конструктора. Знал, что Грабин болел. Ввиду предстоящего знакомства с руководителем КБ сходил в архив и запасся чертежами пушки Ф-22,- все буду выглядеть как бы при деле. Чертежи качающейся части и общие виды заняли весь мой стол. Один из конструкторов, проходя мимо, не без иронии предупредил:

— Смотри, могут учинить экзамен! Не запутайся, что к чему.

— Тише! — послышался женский голос. — Идут!

Во всем оживлении, в легкой суматохе, с которой в комнате ждали обхода начальством рабочих мест, ощущалась какая-то приподнятость, и моя любознательность — вполне понятный интерес молодого специалиста к руководителю КБ — переросла в откровенное любопытство. Главный конструктор представлялся мне человеком болезненным (болен же, говорили!) и, может быть, даже желчным.

Отворилась дверь, вошли несколько человек, послышался негромкий разговор. Но из-за чертежных досок мне ничего не было видно. Наконец в просвете между досками я разглядел Ренне, Мещанинова, секретаря парткома Горшкова и спину какого-то здоровенного дяди в военной форме, с бритой головой, которого почему-то без колебаний принял за военпреда. Тут же подумалось, что при такой мощной фигуре ему бы в борцы пойти, выступать в цирке в турнирах французской борьбы — куда больше популярности имел бы, чем на поприще представителя заказчика пушек.

Сколько я ни вертел головой, ничего больше увидеть не смог и решил подождать, пока очередь дойдет до меня — там уж рассмотрю Грабина. Занялся чертежами, поудобнее уселся на высоком табурете, неожиданно заинтересовался не помню уж чем — да так, что вернулся к реальной действительности, лишь услышав покашливание у себя за спиной. Поднимаю голову, оборачиваюсь — все начальство вместе с атлетом-военпредом идет ко мне. Делаю попытку встать, тут же от неловкого движения начинаю валиться вместе с высоким табуретом. Для восстановления равновесия крепко хватаюсь за чертежную доску, другой край доски со всеми бумагами предательски поднимается и тотчас с шумом опускается на свое место. Неплохо для первого знакомства! Однако все сохраняют полное спокойствие, а Мещанинов уже докладывает обо мне — и не кому-нибудь, а военпреду: "Молодой специалист Калеганов…" И так далее.