Ингитора содрогнулась, стягивая на плечах плащ Эгвальда. Он уже так обтрепался, что казался мало подходящей одеждой для нее, но Ингитора отказывалась сменить его на новый. В этом плаще для нее была память о себе самой, прежней, для которой все в мире было ясным и понятным. Когда друг был другом, враг — врагом, месть — почетным долгом, а стихотворный дар — средством исполнить его. Сейчас все для нее переменилось, она хотела любить Торварда, но тосковала по Хальту и сама не понимала себя. Она гнала прочь мысли, убеждая себя, что осталось немного, что когда с державой Бергвида будет покончено, все как-то устроится, что тогда она не будет со страхом ждать, как бы к ней во сне не явился дух отца и не упрекнул в том, что она забыла долг перед ним. А как она встретится с Эгвальдом? Он готов был отдать жизнь ради ее мести, а чем она отплатила ему? Почти согласилась стать женой человека, голову которого требовала у Эгвальда вместо свадебного дара…
А дружина Торварда многосотенным роем окружила усадьбу. Торвард привел больше двух тысяч человек, Усадьбе Конунгов было не на что надеяться. Фьялли окружили ее, из леса уже тащили толстые еловые бревна с зарубками, по которым нетрудно было подняться на стену, толстым бревном уже били в ворота, и от мощных ударов содрогалась вся обширная поляна, и в ельниках отвечали какие-то заунывные голоса.
— Не бойся, флинна, Торвард конунг никогда не поджигает усадьбы с людьми, — сказал ей Эйнар. Он наблюдал за осадой с притворным равнодушием. Ему очень хотелось быть там, но он делал вид, что смирился со своим поручением. — Они сейчас разнесут стены и ворота, перебьют всех мужчин, которые будут драться, а женщин и челядь не тронут. И ты получишь твою уладку в целости.
— Но я так боюсь за нее! — говорила Ингитора, едва слушая Эйнара и не сводя глаз с усадьбы. — Ты не знаешь, — она вдруг вспомнила об Эйнаре и оглянулась на него, как на чужого, — что ты вообще знаешь? У нас в усадьбе одна собака взбесилась, а жена хирдмана от испуга потеряла ребенка. И Ормхильд сказала, что едва ли у нее теперь будут еще дети. А это ведь не собака… Это…
— Может, и к лучшему бы… — пробормотал Эйнар. Ему было совершенно непонятно, зачем Деве-Скальду понадобилось Бергвидово отродье и как она сумела убедить в своей правоте Торварда конунга. Вот уж о ком никогда не думали, что он пойдет на поводу у женщины!
— И Бергвида больше нет, поэтому его ребенка непременно нужно сохранить и спасти, ведь другого не будет! Ты понимаешь?
Ингитора требовательно посмотрела прямо в глаза Эйнару, и он, не робевший перед Ормкелем, вдруг ощутил настоятельную потребность немедленно и во всем согласиться с Ингиторой.
— Ты странная женщина, — все же сказал он. — Тебя не назовешь трусливой, но ты слишком мягкосердечна. Девять человек из десяти искали бы ту женщину, чтобы придушить ее, пока она не родила волчонка. Ведь он начнет мстить всем подряд, едва встанет на ноги и узнает, за какой конец держать меч.
— Потому я и хочу, чтобы ее ребенок родился и был воспитан у Торварда конунга. Пойми же — если Торвард объявит Квиттинг своим владением, эта война не кончится никогда. А если у квиттов будет конунг, которого сами они согласятся принять, но воспитанный в дружбе и уважении к Торварду и фьяллям, то у следующих поколений есть надежда на мир. Ты понимаешь?
Эйнар слегка повел плечами. Он не любил заглядывать так далеко вперед, но в рассуждениях Девы-Скальда как будто был какой-то смысл.
— Ты странная женщина, — повторил он. И добавил, внимательно разглядывая сбоку ее лицо, румяное от волнения: — Не знаю, кто вскоре назовет тебя своей женой — Эгвальд ярл или Торвард конунг, но среди слэттов и фьяллей никто не скажет, что они сделали недостойный выбор.
Ингитора только оглянулась на него, слегка покраснела и снова обратилась к усадьбе.
С грохотом и треском окованные железом ворота рухнули. Земляная стена уже в нескольких местах была повреждена, и дружина Торварда сразу с нескольких сторон устремилась внутрь усадьбы. Через ворота ринулся вперед он сам, выхватив Дракона Битвы, и черно-белая молния сверкала над местом сражения, рассыпая искры, наполняя фьяллей бодростью и верой, а квиттов — ужасом и отчаянием. Битва кипела во дворе усадьбы, между постройками, внутри домов, вокруг под стеной. Уже темнело, но загорелась конюшня, и место сражения осветилось дрожащим светом. Треск дерева, железный лязг оружия, боевые кличи и призывы богов, крики боли и ужаса, женские визги и детский плач, конское ржание и мычание коров разносились над Озером Фрейра.
Ингитора смотрела, прижимая руки к щекам, на глазах ее выступили слезы, как будто она видела разорение своей родной усадьбы. Кто виноват, кто и зачем начал эту войну, породившую Остров Колдунов, воинство Бергвида, волка-людоеда? И кто закончит этот ужас, загонит чудовищ назад в Нифльхейм? Родился ли человек, который будет в силах сделать это?