— Ты ведь рассказывал, конунг, что убил в Великаньей Долине какого-то злобного духа в обличии волка? Должно быть, на его силе и держались все обманные чары, которые прятали дороги от глаз. А теперь дух мертв и дороги снова видны там, где они есть!
Торвард оглянулся на Ингитору и встретился с ней глазами. Простодушный и честный воин высказал мысль, которая им самим почему-то не приходила в голову. Конечно, Жадный не был духом, на чьей силе держалось колдовство Квиттинга. Но за все время плавания они ни разу не вспомнили о Дагейде. Ее как будто больше не было. В какую нору забилась она избывать свое горе? И оправится ли она от такого удара? Ведь она любила одно-единственное живое существо. В ее холодном сердце все же жила капля человеческой способности к любви. И эта способность, которая порой придает людям нечеловеческие силы, сделала слабой дочь инеистого великана, сожгла ее горем потери, как самая упрямая глыба льда плавится и гибнет под горячими лучами солнца.
А Квиттинг теперь стал другим — как будто тень невидимой горы ушла с него, на земле квиттов стало светлее и легче. В тот же день Ульвкель Бродяга добился у Торварда конунга позволения пойти со своей дружиной по дороге к старой усадьбе Фрейвида. На следующий день по другой дороге направился Хледвир сын Снеколля.
И вот Хавард заметил дорогу неподалеку от самого Скарпнэса.
— Это должна быть она, — сдерживая волнение, сказала Ингитора. — Я помню это место. Вон видишь там четыре больших кострища? Там был наш ночлег. И как раз туда, в тот ельник, Бергвид увел дружину. Это дорога к Усадьбе Конунгов.
— Так ты думаешь, что она открылась сама собой?
— Да. Бергвида больше нет, Дагейда не показывается. Дорогу больше некому прятать, и она стала видна.
Торвард сделал знак пристать к берегу.
— Значит, мы пойдем к Усадьбе Конунгов, — сказал он. — Ты пойдешь с нами или останешься на корабле?
— Я пойду с вами. Ведь я одна знаю Одду в лицо. Как вы без меня найдете ее?
— Просто привезем сюда всех беременных женщин. Едва ли их там будет очень много.
— Нет, я должна быть там сама! — Ингитора волновалась, как будто речь шла о ее родной сестре. — От испуга она может потерять ребенка. И нельзя так мучить бедных женщин, которые ни в чем не виноваты.
— Как будто Бергвид мало помучил ни в чем не повинных людей!
— Бергвид мертв и сам ответил за свои дела! — горячо воскликнула Ингитора. — Нельзя наказывать его людей за чужие провинности!
Торвард хотел что-то ответить, но посмотрел в пылающее лицо Ингиторы и сдержался. Он вспомнил, что она простила его самого, хотя он остается убийцей ее отца и останется им навсегда. Богам не понравится, если при этом он сам откажется простить других. Хотя бы тех, кто так же мало виноват в делах Бергвида, как сам он мало виноват в той обманной битве на Скарпнэсе.
На третий день пути впереди заблестело под закатным солнцем Озеро Фрейра. Лучи уходящего светила окрашивали воду в багряный цвет, и озеро казалось полным крови. Но любоваться им Ингиторе было некогда. В Усадьбе Конунгов поднялся шум: обитатели ее спешно закрывали ворота, над верхним краем стены блестели острия копий.
— Пожалуйста, помни о ней! — в последние мгновения умоляла Ингитора Торварда. — Прикажи своей дружине быть поосторожнее с женщинами!
— Хорошо, хорошо! Мы уже говорили об этом, и довольно! — бросил Торвард, не сводя глаз с усадьбы. Брови его сдвинулись, лицо стало сосредоточенным: мысленно он уже вел осаду. — Эйнар! Ты останешься с Ингиторой!
Эйнар Дерзкий нахмурился, но не стал возражать. Ему было досадно лишиться участия в битве, о которой потом не один год будут рассказывать вечерами у огня, но он понимал, что выбор конунга определен не сомнением в его доблести. Эйнар давно уже понял, что значит для Торварда конунга Дева-Скальд (от которой они не слышали ни единой строчки стихов за все то время, что она провела среди них). Для заботы о ней он не взял бы недостойного. Так что этим поручением следовало гордиться.
Взяв под уздцы лошадь Ингиторы, Эйнар повел ее подальше от усадьбы.
— И помните про волка-людоеда! — кричала Ингитора, обернувшись. — Он в яме на заднем дворе! Берегитесь его!
— Он что, тоже злой дух в облике волка? — спросил Эйнар. Ингитора не сразу услышала его вопрос, так что пришлось повторить.
— Нет, он не злой дух, — ответила она наконец. — Он был обыкновенным волком до того, как его стали кормить человечиной. А от этого любой зверь станет оборотнем…