Корабли повернули к берегу. Вот один из них почти коснулся носом песка, кто-то спрыгнул с него и по пояс в воде заторопился на берег. Ингитора сделала несколько шагов вниз. Ей казалось, что она ступает по остриям кинжалов, по тонкой яичной скорлупе. Один неверный шаг — и она сорвется в бездну.
— Ингитора! — Эгвальд хотел броситься к ней, но остановился, словно натолкнулся на невидимую стену. Они смотрели в лицо друг другу, пытаясь понять, те же они, что были, или стали совсем другими.
Да, Эгвальд стал другим. Ингиторе казалось, что за прошедшее время он сильно повзрослел, как будто каждый из прошедших месяцев обернулся для него годом. Между бровей его появилась маленькая резкая складка. А глаза стали острее, настороженнее. Но сейчас Эгвальд казался растерянным, он как будто не знал, наяву он встретил ее или во сне.
— Ингитора, — тихо повторил он. — Это ты?
— Неужели ты так давно не видел меня, что позабыл мое лицо? — с ласковой грустью ответила Ингитора. Ей вдруг стало жаль его, так много ради нее перенесшего и так мало радости и удачи получившего за это от судьбы. — Это я. Вот видишь — этот самый плащ, который ты однажды отдал мне в прохладный вечер и не захотел потом взять обратно. Нас обоих немного потрепали бури, но мы все те же.
Взгляд Эгвальда растерянно скользнул по плащу, но он узнал его, и лицо его смягчилось. Этот плащ, с которым Ингитора не рассталась во всех поворотах своей судьбы, показался ему доказательством ее любви к нему, той любви, на которую он надеялся и в возможность которой верил в те далекие летние дни.
Шагнув к Ингиторе, он взял ее руку, сжал, в замешательстве не зная, что сказать.
— А где… остальные? — спросил он, не сразу вспомнив, кто же эти «остальные».
— Торвард конунг и кюна Вальборг в усадьбе Трехрогий Фьорд.
— Кюна… кто?
— Кюна Вальборг, жена Торварда конунга. Ты вовремя приплыл — ты успеешь побывать на ее свадьбе, как и положено родичу.
— Так этот негодяй… — начал Эгвальд. Он еще помнил, как называл конунга фьяллей, но в голосе его было больше растерянности, чем гнева и враждебности.
Ингитора закрыла ему рот ладонью, и Эгвальду показалось более уместным прижать ее ладонь к губам, чем возражать.
— Не годится так называть родича, даже если раньше он тебе не нравился. Особенно если он вовсе не заслужил таких слов. Он вовсе не похитил Вальборг, она выбрала его по своей воле. Она сама предложила ему свою руку, потому что она хочет мира. И я тоже хочу его. Если твоя сестра… Если я хоть немного дорога тебе, ты не станешь противиться.
— Ты, Ингитора… Зачем ты так говоришь? Ты знаешь, что ты для меня дороже всех женщин на свете! — горячо заговорил Эгвальд, сжимая ее руку. Речь его была словно бурный поток, наконец-то прорвавшийся через толщу льда. — Ради тебя я пошел в поход на Аскрфьорд. Ради тебя я принял это унизительное освобождение из рук моего врага — только ради тебя, чтобы скорее постараться помочь тебе. Если бы всю кровь мою боги потребовали по капле ради тебя, я бы… — Эгвальд тряхнул кулаком, не находя слов, потом наконец-то обнял Ингитору и тихо добавил: — Я же люблю тебя. Я… Если ты велишь мне, я помирюсь с ним. Я даже назову его своим братом. Но ты должна поклясться, что он ничем не обидел тебя!
— Я клянусь! — с улыбкой ответила Ингитора. Она боялась других вопросов, а эту клятву могла дать со спокойной душой. — Я клянусь тебе Одином и Фригг, клянусь памятью моего отца, что Торвард конунг не причинил мне ни единой обиды и был братом мне. Наша кровь с ним смешана на рунной палочке, и я всегда буду в мире с ним, что бы ни случилось. Если ты любишь меня, ты должен дать ему руку.
— Я сделаю это, — тихо, но твердо пообещал Эгвальд. — Если только ты…
Весь его боевой задор, вся его злость на Торварда пропала. Как только Ингитора оказалась рядом с ним, ему стало незачем сражаться. Все мнимые оскорбления выросли из одного корня — из разлуки с ней. Обретя вновь Ингитору, Эгвальд вернул свою гордость, спокойствие, веру в свою удачу. Но благодаря пройденному пути он приобрел и больше, чем имел. Навсегда он запомнит мудрость Отца Ратей: в том убедится бьющийся часто, что есть и сильнейшие.
Перед воротами усадьбы ждала пестрая толпа. Впереди стоял Торвард конунг со своей молодой женой, за ним — ярлы и хельды, гости из раудов, хирдманы. Ингитора подвела Эгвальда к воротам и сказала Торварду:
— Приветствуй своего родича, Торвард конунг. Бури задержали его в пути, но он все же успел на свадьбу своей сестры. Хорошо, что в доме достаточно пива и мяса.
— Я всегда рад своим родичам и не меньше буду рад родичам моей жены, — ответил Торвард конунг, глядя в лицо Эгвальду.
— Приветствую тебя, брат мой! — сказала Вальборг. Молодая кюна фьяллей была бледна, но держалась твердо и спокойно: в душе она боялась, что Эгвальд привез ей проклятие отца, но даже такой угрозой ее нельзя было бы разлучить с мужем.
А Ингитора вдруг ощутила, как горячий источник вскипел в ее груди и сама собой родилась та песня, которую потом назвали Выкуп Мира.