Оружие Возмездия

Сейчас я вижу, что день получился нетипичный для армии в целом. Во-первых, это день очень маленькой войсковой части, где «батарея» – шесть человек, а «дивизион» – двадцать восемь. Во-вторых, еще только заканчивается пересменка между периодами: не все дембеля ушли, не все молодые пришли. Казалось бы, из-за этого такой упор на хозяйственную и канцелярскую работу. А вот нет. Когда все утрясется, будет то же самое, только я уже не стану лично орудовать лопатой. Но приказы «копать-красить-печатать» по-прежнему будет отдавать майор. Хотя печатать он мне не приказывает. Он просит по-хорошему. У нас в дивизионе никто больше этого не умеет, ни старый штатный писарь не умел, ни новый. А я ведь могу скрыться в парке техники, заснуть там – и ищи меня, свищи.

Служивших может сильно удивить то, что в тексте не отражено шумное отмечание «стодневки». А не было его. Мы так решили. Уж больно дерьмовые воспоминания сохранились от «злой дедовщины» – и мы просто стерли всё это к чертовой матери из повседневной жизни ББМ. Задавили авторитетом. Кто хотел, тот праздновал – тихо. Двое-трое, кажется, побрили головы, не помню уже. Ну, и дружные аплодисменты на вечерней поверке были, когда один из наших крикнул: «Товарищи солдаты и сержанты, до приказа осталось сто дней!». Это уж как водится.

Ну, вот он, мой день.

* * *

С утра надел кроссовки и выбежал. Обогнал своих, потом чужих, потом вернулся. Размялся чуть-чуть, повисел на перекладине, несколько раз лениво подтянулся. Потом умылся, долго смотрел на свой подворотничок и решил-таки подшить свежий. Выгнал батарею на утренний осмотр и заставил всех перечистить сапоги. Полчаса слушал политинформацию в исполнении майора Афанасьева. Чудом не заснул.

На завтраке, памятуя о старой традиции, отдал свое масло салаге-полугодку – шоб знал! Не видать ему того, что мы видали, не быть биту и унижену, многого не знать, что плохо и гадостно. Ну и слава тебе, господи.

После завтрака потопал со всеми в парк, на развод. Там выслушал пламенную речь комбрига и получил задачу от Афанасьева. Майор рулил дивизионом, пока Минотавр был в отпуске. Капитан Масякин на тот момент руководил строительством нового бокса, и я своего комбата видел раз в три дня, если видел вообще. Так что непосредственно мной руководил Афоня.

Для начала я припер со склада рулон рубероида. Ловко миновал Афанасьева так, что тот меня не заметил. Закинул рулон на броню кашээмки, влез наверх и растянулся на теплом металле, подложив рулон под голову. Лежал полчаса, пока Афанасьев меня не нашел. Получил новую задачу – убрать слегка в боксе и пообрубать траву вдоль бордюра. На вопрос, где я возьму для этого людей, если все мои заняты, получил ответ: вот и ты будешь занят! Логично. Даже в некотором роде справедливо. В боксе я все провернул за пять минут. Потом влез в одну из кашээмок, где мои оболтусы что-то красили. Выставил антенну, настроился на «Маяк» и послушал музыку. При этом я вращался туда-сюда в башне – вел наблюдение за окрестностями, дабы не пропустить подкрадывающееся начальство.

Поболтал с народом, ушел искать лопату. Через полчаса отнял ее у бездельников, которые сидели за боксом, озадаченные тем же делом, что и я. Принялся рубить травку, торчащую из щелей в бетоне. Оставил за собой ровную поверхность и совсем уже было собрался лезть обратно в машину, как из-за угла выскочил Афанасьев и на меня наткнулся. Майор жутко обрадовался и послал в казарму за котелками – их нужно покрасить. Ну, пошел в казарму. По дороге встретил связистов, которые что-то страшное делали со связью, ибо были все в обрывках провода. Светски поболтали. Пришел в казарму. Каптерщик побросал на плащ-палатку 28 котелков, я одолжил у него молодого бойца, и потащили мы эти сокровища обратно в парк (800 метров). Там долго развлекались с пульверизатором. Он пока чистый, без краски, дает мощную струю воздуха, и лучше, чем запустить эту струю под куртку, по летней жаре ничего не придумаешь. Бойцы начали красить, а я опять залез в башню машины и там вдруг заснул. Спал час, в 14 проснулся. Время было идти в казарму, я сказал, что пойду через магазин, и вяло уплелся. Купил сигарет, пожевал пряников, пошел в казарму. Там провожали двух последних наших дембелей. Они со слезами на глазах ныли ласковые слова и нежно обнимали провожающих. Досталось и мне за все хорошее. «Ничего, Олежка, потерпи пять месяцев…» – бормотали они растроганно.