Ось мира. Медынское золото

Степные колдуны крепко верят в силу истинного имени и хранят его в тайне, открывая лишь тому, кого чтят наравне с родителями. Никому прежде Уйлюк не называл своего имени.

* * *

Хан Катум очень хотел показать крутость характера и непременно кого–нибудь казнить. Но на этот раз гнев пришлось усмирить; лесовики заступились за своих давних недругов, объявив, что зевены достойны награды, а не наказания. И хотя Катум уже предвкушал, как будет дробить головы уцелевшим и тянуть жилы из умирающего колдуна, но против Ризорха сказать слово он не решился. В ставке Катума ошивалось больше десятка сильных шаманов, но каждый из них был сам по себе, а эти – что деревья в тайге: сплелись корнями и вершинами, и, кроме как огнём, ничем их не разъять.

И вместо редкостного удовольствия – казни боевого мага – пришлось высказывать благоволение и жаловать калеку золотой пайцзой. А против наманских легионов выставлять ещё два слабых рода, повелев им брать пример с зевенов, которые погибли в горной теснине, но не отступили.

По степи слухи разлетаются быстрее ветра, и маги, посланные Катумом в ущелье, знали, что их предшественник выжил благодаря помощи лесных кудесников. Поэтому, когда воины с бунчуками вышли навстречу коннице и пригласили магов в шатёр, где их уже ожидали, степные колебались недолго. Лучше показать себя союзнику, чем погибнуть безвестно. Два джигита с бунчуками встали у шатра, перед которым на этот раз было всего пять бунчуков лесных.

Один из гостей был уже изрядно стар. Такому не под силу носить доспехи и гарцевать среди своего войска. Был колдун наряжен в ватный халат, носил мягкие чувяки и косматую шапку из седого волка. Глаза из–под шапки глядели цепко и настороженно, словно давно убитый волк проснулся и смотрит глазами колдуна.

Второму было лет тридцать, и по виду он ничем не отличался от своих воинов. Его племя явилось из какой–то несусветной дали, языка их никто не понимал, а на торговом дикий шаман мог произнести десяток слов. Однако жить хочется всем, и дикарь тоже пришёл на совет.

Из своих степнякам открылись пятеро: сам Ризорх, которого и без того все знали, Напас, Милон, Бажан и Бурун. Колдуны подбирались по внешности, те, что постарше или выглядят повнушительней. Бессон и Анк тоже были в шатре, стояли, изображая телохранителей. И для степи, и для империи это самое обычное дело, так что никто не заподозрил в двух воинах чародеев.

Долгих слов Ризорх произносить не стал, сразу взялся за дело:

– Мы пригласили вас, мудрые, чтобы вместе решить, что делать дальше. Крепость мы взяли, но снизу подошли новые войска. Людей у нас больше, но магов больше у них, и каковы они в деле – никто не знает. Нападать на нас они вряд ли посмеют, один раз уже попытались и были побиты. Но и нам переть на них, что медведь на охотника, тоже не с руки. Нужно знать, где стоят их силы, все ли одиннадцать оставшихся магов подошли сюда, сколько воинов привели с собой. Значит, нам нужны пластуны, разведчики, колдовские выученики, умеющие скрадывать врага. У нас таких не осталось, дело за вами.

Солгать чужому, даже если он союзник, не грех, но разумная предосторожность. Пластунов в войске оставалось довольно, но сколько можно подвергать их опасности? Среди своих человек двадцать умели понемногу волхвовать. Сил их было недостаточно, чтобы поднять бунчук, но кой–какие умения были. Имелись мастаки прятаться, отводить противнику глаза. Было трое умельцев сверхсилы, что дуб могли в одиночку вывернуть. Когда на весенних игрищах парни силой мерялись, эти трое в стороне стояли, вместе с колдунами. Лучник Кутря стрелу мог послать втрое против любого бойца и бил всегда метко. А других волшебных умений у него не было. Соловко – степенный мужик, до сих пор жалел, что не вышло ему с карлой–мажонком поспорить, кто кого оглушит: карла своим визгом или Соловко свистом. Всех подколдовков берегли; война – дело хитрое, иной раз не только сила или меткость, но и свист молодецкий пригодиться может. Так что пусть на разведку узкоглазые своих посылают. Не всё им нашими руками воевать.

– Не нужны пластуны, – сказал старый шаман, сверкнув из–под волчьей шерсти углями глаз. – Сам узнаю. Вели шатёр убрать, чтобы небо видеть.

Ризорх кивнул, соглашаясь. С первой минуты учуял он в старике чуждую инакость, словно не человек перед ним, а оборотень. Но оборотень подолгу с людьми быть не может, обозначит себя и начнёт убивать направо и налево, пока сам не будет убит. А этот до седой бороды дожил, значит, колдовство его особое и лишь с виду нежитью отдаёт.

Проще всего было бы выйти наружу, но раз колдун просит убрать шатёр, значит, так и надо делать. Маги продолжали сидеть в молчании, пока воины снимали с палатки выскобленные до мягкости лосиные шкуры и сшитые полотняные ширинки, вываренные в покупном оливковом масле, чтобы в дождь не промокало. Последними сняли жердяные опоры. На земле остался расстеленный ковёр и шёлковые подушки, взятые в одной из разбитых усадеб.