Осада

Он подошел к Халилю. Стражи взяли бывшего визиря за руки, заставили подняться. Тот стоял, раскинув руки и бессильно понурив голову. Мехмед склонился к бывшему вельможе, прошептал что-то на ухо. Затем отступил, замахнулся и рубанул наискось. Толпа зашлась криками одобрения: голова визиря покатилась в пыли, остановившись в паре футов от Геннадия. Глаза мертвеца уставились на монаха.

— Пошел! — рявкнул держащий цепь турок.

Он дернул и выволок Геннадия в центр площади, где ждал Мехмед с обагренным кровью мечом в руке. Геннадий ощутил, как чресла его увлажнились, по ногам потекло, а на рясе выступило большое мокрое пятно. Турки презрительно зареготали, заулюлюкали. Ноги монаха подкосились, он рухнул наземь, но пара янычар подхватила его и повергла к ногам Мехмеда.

— Ты и есть монах Геннадий? — спросил Мехмед по-гречески.

— Да, — прохрипел тот.

Во рту у него пересохло, он сумел выдавить лишь одно слово.

— Тогда встань. Негоже патриарху валяться в пыли. Патриарху? — переспросил Геннадий, с великим трудом поднимаясь на ноги.

— Я слов на ветер не бросаю, — молвил султан и крикнул что-то по-турецки.

Тут же подбежал слуга с белой патриаршей митрой. Мехмед взял ее и собственноручно возложил на голову Геннадия.

— Объявляю тебя патриархом православной церкви.

— О великий султан, вы столь милосердны и щедры, — выговорил новоиспеченный патриарх, едва дыша от нечаянного счастья.

Отныне церковь в его руках, теперь он покончит с унией, вернет церковь в надлежащее состояние. Геннадий поднял скованные руки.

— Прошу вас, прикажите снять цепи — они так тяжелы…

— Цепи останутся, — ответил султан. — Я не доверяю человеку, способному продать свой город за белую шапку. Отведите его в церковь и удостоверьтесь, что он там и останется.

— Но, ваше величество…

— Благодари, что остался жив, — прервал его Мехмед. — Ты едва ли заслуживаешь жизни. Уведите его.

Турок дернул за цепь, поволок Геннадия.

— Прощай, патриарх, — бросил вдогонку Мехмед.

* * *

Лонго лежал в каюте «Ла Фортуны», страдая от лютой боли, терзавшей грудь при каждом вдохе. Два дня назад, едва они достигли Перы, Уильям немедленно пригласил врача, но вскоре стало ясно: медицина бессильна. Помочь генуэзцу могло только чудо.

Послышались шаги, в каюту вошел Уильям.

— Хорошие новости: время дозволенного грабежа истекло. Султан объявил, что теперь любой грабеж наказуем смертью. Кое-кто из торговцев Перы уже побывал в Константинополе и благополучно вернулся. Мне сообщили, что султан собственноручно обезглавил великого визиря, Халиля. Голова его посажена на пику и торчит в центре форума, купец сам ее видел.

— Значит, моя месть исполнилась, — прошептал раненый. — И вообразить не мог, что сам турецкий султан отомстит за моих родных.

Лонго закрыл глаза — вот же он, момент, о котором он столько мечтал. Но радости не пришло, успокоение не наступило. Лицо Халиля давно ушло из кошмаров, и смерть его ныне не значила ничего. К тому же у Лонго имелись другие, неотложные дела.

— Если грабеж окончился, нельзя терять времени. Уильям, подготовь корабль к отплытию, снимаемся немедленно.

Тот вышел, и вскоре по палубе затопали матросы, готовясь к отплытию. Но вдруг все снова затихло, куда быстрее, чем ожидал Лонго.

В дверях показалась разгневанная София.

— В чем дело? Я оставила тебя всего на минуту, и ты уже приказал отплывать?

— Выбора нет. Тебе слишком опасно здесь оставаться. Ты же знаешь, что стало со всеми родственниками императора, попавшими к туркам. Грабеж Константинополя закончился, и теперь они примутся за Перу.

— Но если мы отплывем, ты умрешь. Ты едва дышишь. Плавание в открытом море тебя добьет.

— София, я всяко умру. Я видел немало битв и могу распознать смертельную рану.

— Живи как хочешь и умирай как хочешь, но я не стану причиной твоей смерти. Мы никуда не плывем. Это решено.

В дверь каюты постучали.

— Кто там?

— Султан, — сообщил зашедший Уильям. — Он прибыл в порт Перы и направляется сюда.

* * *

Мехмед шагнул на чуть покачивавшуюся палубу «Ла Фортуны». Охрана уже всех обыскала, и моряки, разоруженные и окруженные янычарами, сбились в кучку на палубе. Среди команды обнаружилась прекрасная женщина с восхитительной фигурой и гладкой оливковой кожей. Султан задержал на ней взгляд, но, вздохнув, отвернулся — в конце концов, он явился сюда не за тем, чтобы глазеть на итальянок.

— Где Джустиниани, защитник Константинополя?

Сухощавый и невысокий молодой моряк выступил из толпы.

— Чего вы хотите? Убить его, обездвиженного и бессильного?

— Если бы я хотел его убить, он был бы уже мертв, — ответил Мехмед. — Я хочу говорить с ним.

— Хорошо. Я отведу вас, — ответил юноша. — Следуйте за мной.

Уильям шагнул на трап, ведший на нижнюю палубу. Мехмед подошел к трапу, охрана поспешила следом.

— Оставайтесь, где стоите, — распорядился султан. — Я в безопасности.

Мехмед пошел вслед за юношей по тусклому коридору нижней палубы. Вокруг поскрипывали, качаясь вместе с кораблем, матросские двухъярусные койки, зиял открытый люк, который, должно быть, уводил в трюмы; за ним в дальнем конце коридора виднелась дверь.