Осада

— Бежать хотела, сука?! — кричал на нее солдат с пушком на губе, сдирая с пальца кольцо с камнем. Спрятав кольцо в карман и продолжая громко ругаться, парень еще раз выстрелил старушке в голову.

— Провести меня хотела, жидовка?!

Он проворно взбежал на обочину и во всю силу легких заорал:

— Шевелись!.. Не отставать!..

Конвойный с опаской осмотрелся. Приказ был ясен: оружие применять только в случае побега. Отставших добивали конвойные, шедшие в хвосте колонны, их было трое. Они работали вместе, а найденные у убитых ценности считались национальным достоянием, если, конечно, не попадали в их собственные карманы.

Но солдату никто ничего не сказал. И он пожалел, что не раскрыл рот старухе: а вдруг там были золотые зубы? «Жаль, что не посмотрел», — подумал он. «Зато есть кольцо…» — мысленно утешал он себя.

Солдат был уверен, что кольцо с камнем — это огромная ценность.

Он заметил его у женщины сразу, еще до отправления колонны, камень был не совсем темным: он видел его блеск. Еврейка, наверное, чем-нибудь обмазала свой бриллиант. Солдат довольно осклабился: только напрасно старалась.

Он сунул руку в карман и тщательно потер камень. Потом не спеша закурил и вместе со спичками вынул из кармана и кольцо, прижав его к коробку. При свете горящей спички осмотрел. Пальцы были грязными, но камень блистал пленительной чистотой.

У города Дьёр колонна остановилась на ночевку.

На другой день солдат улучил момент и заскочил к ювелиру.

— Верность! Да здравствует Салаши! — крикнул он, открывая дверь, и энергично выбросил правую руку вперед. Подойдя к стойке, солдат положил на него кольцо. — Хочу продать.

Ювелир с постным лицом взял кольцо в руки, одновременно поверх головы солдата посмотрел на улицу. Солдат сразу как-то съежился и неожиданно почувствовал себя совсем маленьким, прямо-таки мальчишкой, и все только из-за того, что ювелир так уничтожающе пренебрежительно принял его. С паренька сразу же слетела вся спесь и самоуверенность.

— Царапины, — равнодушно проговорил ювелир, потом взял лупу, вставил ее в глаз, осмотрел камень и, бросив мимолетный взгляд на нилашиста, сухо сказал:

— Сто пятьдесят пенгё.

— Только-то?

— Сто пятьдесят и то много, — пожал плечами ювелир, — на нем же одни царапины. Между прочим… — начал было он, но замолчал, а спустя секунду продолжал: — Я думаю, вы вряд ли обрадуетесь, если я спрошу, откуда у вас это кольцо.

Солдат покраснел как рак и растерянно затоптался на месте.

— Давайте сто пятьдесят. Мне очень нужны деньги.

Ювелир спокойно кивнул.

Солдат, не считая, сунул банкноты в карман и, небрежно попрощавшись, выскочил из магазина.

«Сто пятьдесят?!» Он страшно разозлился на женщину. «Старая сука… Сто пятьдесят…» Солдата охватило такое чувство, будто старуха обманула его самым бессовестным образом.

6

Петер Фёльдеш во что бы то ни стало хотел вернуться домой. Осенью тридцать девятого года он надел военную форму, а два года спустя, вместо того чтобы демобилизоваться, месил грязь на полях Украины. Воевал он, можно сказать, по принуждению, то есть только тогда, когда приказывали или же когда нужно было спасать собственную шкуру. А вообще-то он следил за тем, чтобы его пули не попадали в людей. И чем дальше они углублялись на территорию Украины, тем чаще он проклинал войну и тем сильнее его тянуло на родину. Украинцев Петер не обижал, не грабил и в душе считал, что ему абсолютно нечего делать на их земле. Он не дослужился до чинов, не взял ни одного партизана, ни одного пленного. Он хотел поскорее уехать домой, а поскольку это было невозможно, то принимал волей-неволей участие во всех маленьких победах и в огромных поражениях в качестве как бы стороннего, невольного наблюдателя. Временами у Петера возникало желание самому сдаться в плен и поставить точку на войне, но страстное желание вернуться домой удерживало его от этого шага.

Сейчас Петер находился совсем близко от дома. Его нисколько не волновали статьи тогдашних газет, в которых говорилось о том, что «войска большевиков стучатся в ворота столицы нашей Родины». Петер не боялся русских войск, хотя бы потому, что, кроме профессиональных знаний, не располагал никакими богатствами. Его смешила хвастливая болтовня нилашистов, особенно то, что многие дураки почему-то верили их вздору.

Между прочим, с начала войны Петер износил восемь пар казенных сапог, пережил двенадцать командиров взводов и семь командиров рот. Среди сапог ему попадались легкие и тяжелые, удобные и такие, в каких натирались мозоли. И среди командиров тоже бывали кретины ультравояки, немецкие холуи, верившие в чудо-оружие, но попадались и вполне нормальные люди. Во всяком случае, что касалось сапог и командиров, тут Петер уже не опасался никаких сюрпризов; и поэтому, когда однажды утром он узнал, что к пим назначен новый командир роты, он совершенно спокойно ожидал дальнейшего хода событий.