Осада

— Спасибо, Эгон. Довольно, не продолжайте! — Генерал взял рюмку со стола, поднес ее к глазам и начал рассматривать цвет напитка. Но даже это движение отца нервировало Эгона. Что он все время рассматривает коньяк, вместо того чтобы пить его?! И потом, как можно смаковать коньяк, будто это сладкое десертное вино? Генерал повернул рюмку и посмотрел на нее с другой стороны и, как бы читая отпечатанный на ней текст, вымолвил:

— Вы не понимаете самой сути войны, поэтому не способны понять и меня.

«Это понятно и ребенку…» Эгон хотел было возразить, но вспомнил, что отец ждет от него именно этого возражения. Поэтому он посчитал за лучшее промолчать.

Отец же, немного помолчав, продолжал:

— Вы видите только то, что находится на поверхности явлений, Эгон, а на поверхности же действительно видно, что войну друг против друга ведут две группировки наций…

«Говори, говори…» Эгон твердо решил дождаться конца этих рассуждений.

— …Между тем война ведется между двумя социальными системами. Нам повезло еще в том, что эта война приняла форму столкновения наций. Именно из этого факта для нас вытекает возможность бороться завтра. Но не против какой-либо из наций, а против большевизма.

Генерал сделал глоток. Эгон с облегчением поднял свою рюмку и сразу же опрокинул ее в рот.

— Не понимаю, папа, о чем вы со мной спорите. В эти дни я могу рассчитывать на хорошее, смею сказать, на одно из прекрасных признаний моего скромного вклада в борьбу против большевизма…

— Ошибаетесь. Вы рассчитываете на немецкую награду, — генерал скривил губы, — конечно, вы противник большевизма. Но в ближайшем будущем эта награда станет довольно плохим рекомендательным письмом. Она быстро превратит своих владельцев в политические трупы. А нам через несколько месяцев понадобятся, как никогда в прошлом, активные борцы против большевизма. Или вы действительно думаете, что повое, так называемое демократическое правительство, создание которого ожидается в недалеком будущем, бурными овациями примет увенчанного Железным крестом героя, который предложит свои услуги военному министру для защиты Отечества? Даже и те, кто в душе прижал бы вас к груди, будут вынуждены отвернуться от вас…

Лоб Эгона покрылся холодным потом. «Боже мой, так, значит, вот до чего он докатился». Сын ломал голову над тем, у кого отец набрался этих либеральных мыслей. Эгон достал носовой платок и вытер лоб. «Уж не испытывает ли он меня?»

— Если бы мне кто-нибудь сказал это на фронте… я приказал бы его расстрелять… — Голос его прерывался, и сам он дрожал от внезапно охватившего волнения.

Отец с тихим вздохом ответил:

— Вам присущи те же ошибки, из-за которых так страдает все нынешнее молодое поколение, и в этом наша вина. Мы научили вас выполнять приказы, но не думать, — генерал отрицательно покачал головой, — думать логически мы вас не научили…

— Будущее Венгрии… — Эгон хотел добавить, что един-единственный приказ диктует ему бороться не на жизнь, а на смерть, до последней капли крови, но генерал прервал его:

— Именно будущее Венгрии требует от вас, чтобы вы ожидали ее краха отнюдь не в качестве немецкого вассала. Это единственное и необходимое условие для того, чтобы завтра вы смогли принять активное участие в борьбе, Эгон!

Сын не верил своим ушам. Услышать такое из уст-отца?! Из уст генерал-лейтенанта?!

В этот момент неслышно раскрылась дверь. Они даже не заметили, что в дверях стояла мать, которая с милой улыбкой обратилась к отцу:

— Вы не рассердитесь, если я попрошу вас поделиться со мной сыном?.. — Мягкими кошачьими шагами она подошла к Эгону и присела к нему на подлокотник кресла.

— Вы кажетесь таким уставшим, Эгон…

Голос отца заскрипел, как будто его издавал не человек, а аист.

— Я как раз объясняю Эгону, что Венгрии для защиты своего национального существования нужны не глупо погибающие мученики, а стойкие бойцы; к сожалению, он не желает этого понять и собирается осчастливить нас немецким Железным крестом.

Последнюю фразу он произнес таким тоном, будто собирался сказать, что Эгон хочет принести домой незаконнорожденного ребенка. И это окончательно повергло сына в изумление. Если отец говорит такое своей жене, его матери, то это уже не испытание.

«Предатель… — подумал Эгон, бросив презрительный взгляд на отца. — В то время как мы там, на фронте…» Эгон чувствовал себя так, будто его продали.

— Не могли бы вы, дорогая, дать мне еще несколько минут…

Мать молча кивнула и так же неслышно вышла из комнаты, как и вошла.

Эгон продолжал мысленно удивляться: так выставить мать?!

Отец снова поднял рюмку.