Осада Бостона. Лоцман.

— Я бы ни перед чем не остановился, ни перед какой опасностью, лишь бы выручить его из беды.

— В таком случае, сударь, судьба свела двух людей, которые хотят взять на себя одну и ту же задачу. И я готов на все, лишь бы отыскать его. Я слышал, что у него есть друзья в колонии. Нет ли у него близких родных, у кого мы бы могли навести справки о нем?

— У него нет никого ближе жены.

— Жены? — с удивлением спросил тот. — Так он женат?

Наступило долгое молчание.

Незнакомец глубоко задумался, а Полуорт стал еще пристальнее разглядывать его.

Очевидно, капитану не очень понравилось лицо незнакомца: покачав головой с явным неодобрением, он решительным шагом направился к выходу. Он уже усаживался в сани, когда незнакомец догнал его и сказал:

— Если бы я знал, где найти его жену, я предложил бы ей свои услуги.

Полуорт указал на дом, хозяйкой которого стала теперь Сесилия, и, когда лошадь уже тронулась с места, несколько свысока заметил:

— Она живет здесь, любезнейший, но ваши старания бесполезны.

Незнакомец взглянул на дом и, улыбнувшись, с самоуверенным видом пошел в сторону, противоположную той, куда укатили сани капитана.

Глава XXVI

Вверх по Рыбной улице! Вниз, к перекрестку святого Магнуса!

Бей и руби! Швыряй их в Темзу!

Что там за шум? Кто это смеет трубить отбой к переговорам,

когда я приказываю рубить?

Шекспир, «Король Генрих IV»

Добрейший. Полуорт редко принимался за какое-нибудь дело с такими злобными намерениями, как сейчас, когда он погнал свою лошадь в сторону Портовой площади. Он давно знал, где проживает Джэб Прей: по дороге из своего дома, расположенного неподалеку от Бикон-Хилла, благодушный эпикуреец, отправляясь в более фешенебельные кварталы, частенько оборачивался, чтобы кивнуть головой и улыбнуться бесхитростному почитателю его кулинарного искусства. Однако на этот раз, когда его сани спустились с Корн-Хилла на хорошо знакомую ему площадь, капитан посмотрел на низкие, мрачные стены пакгауза далеко не ласковым взглядом.

С той минуты, как Полуорт узнал об исчезновении своего друга, он не переставал ломать голову, тщетно пытаясь объяснить себе поступок новобрачного, покинувшего молодую жену сразу после венца, да еще в такую тяжелую для нее минуту. Но, чем упорнее размышлял капитан, тем больше терялся в догадках, и теперь он с радостью ухватился за мелькнувшую перед ним путеводную нить, которая, казалось, могла его вывести из этого лабиринта. Читатель уже знает, какие мысли пришли Полуорту при виде нагрудника Макфьюза; нам остается лишь показать, с какой завидной находчивостью он использовал эту улику.

Полуорта всегда удивляло, почему такой человек, как Лайонел, столько времени проводит в обществе дурачка. Не укрылось от капитана и то, что их отношения были окутаны какой-то тайной.

Накануне Полуорт случайно услышал хвастливый рассказ Джэба о смерти Макфьюза, а пробитый пулей нагрудник, найденный в камине, у которого любил прикорнуть дурачок, подтверждал истинность его слов. Полуорт любил Макфьюза лишь немногим меньше, чем своего друга юности. И вот, узнав подробности гибели ирландца, капитан заподозрил, что и Лайонела заставил забыть свой долг все тот же злокозненный негодяй. Составить себе какое-нибудь мнение значило для нашего последователя естественной философии тут же уверовать в его справедливость. Когда он стоял у гроба миссис Лечмир, выполняя важную роль главного распорядителя похорон, он все время мысленно подбирал доводы в пользу своей догадки. В конце концов ход рассуждений капитана привел его примерно к такому силлогизму: Джэб убил Макфьюза; с Линкольном случилась беда; следовательно, виноват в этом тоже Джэб.

Когда капитан выехал на площадь, быстрая езда, усилившая его обычно спокойное кровообращение, впечатление от недавних похорон, воспоминания, теснившиеся в мозгу, — все это окончательно укрепило его в принятом им решении. У него тут же созрел десяток планов, как захватить Джэба, вырвать из его уст признание, а затем наказать его.

Вечерние тени уже спустились на город. Холод давно разогнал по домам тех немногих продавцов мяса и зелени, которые продолжали торговать в своих наполовину пустых лавках. Меж обезлюдевших рядов бродила теперь лишь какая-то нищая, держа за руку своего заморыша — ребенка: они рылись в отбросах, ища остатки съестного, которые могли бы послужить им скудным ужином. Но, в то время как на рынке все было пустынно и мертво, дальняя часть площади являла собой совершенно иную картину.