Осада Чигирина

Стрелец помог подняться Ефиму и подвёл к подводе. Ефим хромал, на правую ногу, и от боли скрипел зубами.

– Отлежись, парень, завтра будет получше.

– Если наступит завтра, и татары не ворвутся в город.

– Типун тебе на язык. Трогай.

Стрелец отдал поводья мужикам, и ударил в бок лошадь. Та вздрогнула и медленно побрела по улице. Бомбёжка прекратилась, и в небе светило солнце. Ефим чувствуя, как от тряски, голова начинает ещё больше болеть, пульсировать, отдавая тупой болью в виски, спрыгнул на землю и, придерживая рукой телегу, медленно переставлял ноги. Заметив выдолбленный в камне колодец, Ефим подошёл к нему и из ведра умылся. Это был единственный колодец в городе, с питьевой водой. И казаки тягали вёдра: в лазарет, для раненных, и на стены, для защитников. Полковник Гордон стоял возле узких бойниц, и Ефим сразу узнал его по белому шарфу. Подойдя к лестнице, он увидел Игната и махнул рукой, чтобы тот к нему спустился. Игнат сбежал вниз, подхватил Ефима и помог подняться.

– Где же тебя так, голубчик? – спросил Гордон, удручённо кивая головой.

– Снаряд угодил в телегу с порохом.

– Слышал, слышал, стрельцы говорили. Ну, тут тебе делать нечего. Справимся без тебя. Иди, отдыхай.

Ефим хотел возразить, но взгляд Гордона был неумолим.

– Пошли, пошли, есть у меня мазь. Чудодейственная. Сейчас помогу тебе, – сказал Игнат, и, взяв под руку Ефима, спустился с ним, и поковылял с раненным товарищем к казарме.

– Видишь, турки притихли. Перегруппировку делают. Время есть, и нам чуток перевести дух. Не видел ты, как полковник разил турок, Ефим. Человек в возрасте, а любому казаку фору даст. Сильный человек. Мужественный.

В казарме Игнат размотал тряпку, с головы Ефима, смыл холодной водой кровь, и наложил с баночки мазь. У Ефима в затылке стало холодно, и пульсирующая боль, через минуту угасла.

– Мать дала, она у меня знахарка, – сказал Игнат. – День, два, и будешь как малосольный огурчик. Только руками не трогай, чтобы не занести инфекцию.

– Спасибо, дядько Игнат.

Ефим улёгся на подложенный под голову жупан, и закрыл глаза.

– Дядько Игнат, сколько турок на тот свет спровадили?

– Ой, Ефимушка, не бачив ты, как шайтаны эти, по лестницам лезли. И горячей смолой их поливали, и саблями рубили. Нет конца басурманам. На место одного убитого, десяток новых. На сотню порубленных, тысяча. И наших убитых и раненных, не сосчитать. И похоронить не можем. Слыхал, что хотят сделать на один день перемирие, чтобы трупы убрать. Турок видимо, невидимо, у стен лежит. Стон и крик стоит такой, что пробирает до мурашек. Я турецкий язык не знаю, но и так понятно. Сколько люду полегло, сынок. Хай Бог милуе и рятуе.

Он быстро перекрестился и тяжело вздохнул.

– Оставайся, пойду обратно. Вечером свидимся. Лучше всего постарайся уснуть. Хотя бы на часок, другой.

Игнат пожал руку Ефиму и укрыл лежащей сбоку стрелецкой курткой. У Ефима глаза слипались, и он незаметно для себя, задремал. После обеда турки продолжили обстрел, и до вечера не стихала канонада. Казаки и стрельцы, измученные, голодные, не заметили, как на землю спустились сумерки. Только зарево в турецком лагере, от пылающих шатров, освещало поле битвы, как днём. Над Каменной горой до поздней ночи не прекращался гул и рёв. Слышался скрежет сабель, вой янычар, свист пуль и снарядов.

* * *

На следующий день Ефим уже стоял в строю, и вместе с пушкарями, обстреливал турок. Турки ринулись на новый штурм, и всю артиллерию за ночь, перенесли на Чигиринскую гору. Это была для них более выгодная позиция, и ядра летели в главные ворота замка и в южную городскую башню. В пушечной дуэли сохранялось равновесие, и защитники крепости, не менее яростно, отвечали туркам. Турецкие бомбы разнесли конюшню, она загорелась, и едкий дым заполнил площадь, и ближайшие улицы. Чтобы легче дышать, стрельцы и казаки мочили тряпки, и закрывали лица. Полковнику Гордону доложили, что турки тащат к главным воротам стенобитный таран, и вот-вот начнут выбивать ворота.

– Стрельцы! – закричал Гордон, и поднял вверх шпагу. – Покажите басурманам, где раки зимуют. Не дайте ворваться в город, и поджечь бочки с порохом.

И тут же загромыхали главные ворота. Дубовые доски трещали, и едва не лопались от бесконечных ударов железного тарана. Десяток стрельцов ринулись к воротам, вытаскивая мушкеты, на ходу целясь в первых турок, которым удалось протиснуться в узкие проломы. Ефим высунулся из бойницы и направил мушкет на тех турок, кто держал и толкал вперёд таран. Один выстрел, второй, Ефима поддержали казаки, и несколько человек свалились замертво, прямо под колёса тарана. Другие завидя, что представляют лёгкую мишень, спрятались за толстые брусья, и залегли в глубокий ров. Ещё до осады его выкопали защитники крепости, чтобы на пути турок, имелось серьёзное препятствие. Таран медленно откатился назад и замер. И тут же громкие, радостные крики, со стен, загремели над испуганным врагом. Игнат замахал кулаком и крикнул: Наелись свинца, собаки. Кому мало, налетай, добавлю.