Осада, или Шахматы со смертью

Лолита Пальма с улыбкой нежно сжимает ему руку:

— Не обижайтесь, друг мой. Я не хотела…

— Как я могу на тебя обижаться? Этого только недоставало!

На углу улицы Амаргура, возле британского посольства, в одном доме с коммерческой конторой помещается маленькая кофейня, облюбованная иностранцами и флотскими офицерами. Этот квартал удален от восточной окраины Кадиса, где чаще всего падают французские бомбы, — сюда не долетело еще ни одной. За столиками у дверей несколько развеселых англичан наслаждаются хорошей погодой, листают старые лондонские газеты. Рыжие бакенбарды, вызывающе небрежная одежда. Два-три красных военных мундира.

— Вот погляди-ка ты на наших союзничков. — Дон Эмилио понижает голос. — Добились-таки от Регентства и от кортесов отмены всех ограничений на торговлю с Америкой. Свой интерес соблюдают везде и всюду, свою линию гнут неуклонно — и нигде в Европе хорошего правительства не допустят. С появлением на Полуострове герцога Веллингтона они убивают одним выстрелом не двух, а целых трех зайцев — держат Португалию, изматывают Наполеона, а попутно навязывают нам долг, который не преминут взыскать, когда время придет. Дорого нам обойдется этот альянс.

Лолита Пальма показывает своему спутнику на газетный киоск посреди улицы: вокруг него начинается суета — только что доставили свежий выпуск «Диарио Меркантиль», и покупатели, толпой обступив продавца, буквально рвут у него из рук номера.

— Может быть, вы и правы. Но взгляните… В городе бурлит жизнь, процветает торговля…

— Все это дым, Лолита… Чуть только снимут блокаду, эмигранты исчезнут, а нас, как и прежде, останется шестьдесят тысяч. Что тогда делать тем, кто сейчас безбожно взвинтил цены в гостиницах и дерет втридорога за бифштекс? Тем, кто наживается на чужой нужде? Вот они и торопятся урвать свое сегодня, пока не наступило завтра.

— Но ведь кортесы действуют…

— Кортесы твои, — бурчит без снисхождения старый негоциант, — живут как на другой планете. Конституция, монархия, Фердинанд Седьмой… все это не имеет отношения к делу. Разумеется, Кадису остро нужна свобода, кто ж будет спорить. Свобода и прогресс. На этом, в конце концов, зиждется всякая торговля. Однако же с новыми законами или без них, будет ли установлено, что право монарха имеет божественное происхождение, или что короли — суть всего лишь хранители национального суверенитета, положение не изменится: порты испанской Америки — в чужих руках, а Кадис — в руинах. Попомни мое слово: пройдет эта конституционная корь — замычат коровы тощие.

Лолита Пальма смеется. Смех ее девически звонок. Звучен, чистосердечен, непритворно весел.

— А я-то вас всегда считала либералом!

Дон Эмилио, не выпуская ее руки, останавливается посреди улицы.

— А кто ж я, черт возьми? Самый либерал и есть! — Он озирается с негодованием, будто отыскивая того, кто дерзнет оспорить это утверждение. — Однако из племени тех либералов, которые предлагают труд и процветание. Политическими восторгами и сам сыт не будешь, и народ не накормишь. А кортесы твои много просят да мало дают. Сама посуди — сейчас у нас, кадисских негоциантов, они вымогают миллион песо на военные расходы! И это после того, как столько уже вытянули допрежь! А между тем государственный советник получает сорок тысяч жалованья в месяц, а министр — восемьдесят!

Они продолжают путь. Книжная лавка Сальседо — неподалеку, посреди других, в изобилии расположенных на площадях Святого Августина и Почтовой. Проходят, иногда задерживаясь у витрин. В лавке Наварро выставлены несколько неразрезанных книг в бумажных обложках и два огромных тома в роскошных переплетах: надпись на титульном листе одного гласит: «Антонио Солис. История завоевания Мексики».

— При такой перспективе, — говорит дон Эмилио, — самое милое дело — вложить деньги во что-нибудь надежное. Я имею в виду недвижимость — дома, землю… Сохранить деньги в том, что останется стабильным и после войны. Прежней коммерции — такой, что была во времена твоего деда или как понимали ее мы с твоим отцом, никогда уже больше не будет… Без Америки Кадис лишен смысла.

Лолита Пальма рассматривает книги на витрине. Что-то он чересчур разошелся сегодня, думает она. Обо всем этом было уже бессчетно говорено, а старик — не из тех, кто станет терять время в пустопорожних разглагольствованиях, да еще в рабочие часы. Для дона Эмилио пять минут, не принесшие дохода, — пропащие пять минут. А они беседуют уже добрых четверть часа.

— Мне кажется, вы что-то хотите мне сказать…