Осада мельницы

— Франсуаза, ты что-то от меня скрываешь, — повторил он.

Она снова поклялась, что ничего не скрывает. Только она предпочла бы знать, что Доминик возле нее. И она пролепетала еще несколько других доводов. Она показалась ему такой странной, что теперь он сам отказался бы уйти. К тому же он верил в возвращение французов: кто-то видел войска в окрестностях Соваля.

— Ах, хоть бы они поторопились, хоть бы пришли поскорее! — горячо прошептала Франсуаза.

В это время на рокрёзской колокольне пробило одиннадцать. Удары доносились звонко и отчетливо. Франсуаза вскочила в испуге; прошло уже два часа, как она ушла с мельницы.

— Послушай, — проговорила она быстро, — если ты нам понадобишься, я подымусь в свою комнату и помашу платком.

И она побежала, а встревоженный Доминик лег на краю рва, чтобы наблюдать за мельницей. Подходя к Рокрёзу, Франсуаза встретила старика нищего, дядюшку Бонтана, знавшего всю округу. Старик поклонился: да, он только что видел мельника, окруженного пруссаками; потом, крестясь и что-то бормоча, нищий пошел своей дорогой.

— Два часа истекли, — сказал офицер, когда появилась Франсуаза.

Дядюшка Мерлье сидел тут же, на скамье у колодца. Он попрежнему курил. Девушка снова стала умолять, плакала, становилась на колени. Надежда на возвращение французов усилилась в ней, и, в то время как она рыдала, ей казалось, что она слышит вдалеке размеренную поступь солдат. О, если бы только они появились, если бы только освободили их всех!

— Послушайте, сударь… еще час, еще один только час… Ведь вы можете предоставить нам еще час!

Но офицер был непреклонен. Он даже приказал двум солдатам схватить ее и увести, чтобы спокойно приступить к расстрелу. Тогда в сердце Франсуазы разыгралась страшная борьба. Она не могла допустить, чтобы так убили ее отца. Нет, нет, скорее она сама умрет вместе с Домиником! И она рванулась в свою комнату, но в это время сам Доминик появился на дворе.

Офицер и солдаты испустили торжествующий крик. А Доминик, словно здесь никого не было, кроме Франсуазы, подошел к ней, спокойный, но немного строгий.

— Нехорошо, — сказал он. — Почему вы не привели меня? Если бы дядюшка Бонтан не рассказал мне, что творится… Одним словом, вот я.

ГЛАВА V

Было три часа. Большие черные тучи, охвостья грозы, пронесшейся где-то поблизости, медленно заволокли небосклон. Желтое небо, медные рваные облака превратили Рокрёзскую долину, столь весёлую при солнце, в разбойничий вертеп, полный подозрительных теней. Прусский офицер ограничился тем, что приказал посадить Доминика под замок, ни словом не обмолвившись об участи, которую ему готовит. С полудня Франсуаза изнемогала в невыносимой тоске. Она не соглашалась уйти со двора, несмотря на отцовские настояния. Она ждала французов. Но часы текли, скоро должно было стемнеть, и она мучилась тем сильнее оттого, что, видимо, все это выигранное время не должно было изменить страшной развязки.

Тем временем, часов около трех, пруссаки стали готовиться к уходу. За несколько минут до этого офицер, как и накануне, заперся наедине с Домиником. Франсуаза поняла, что решается вопрос о жизни юноши. Тогда она сложила руки и стала молиться. Дядюшка Мерлье сидел возле нее молча и неподвижно, как старый крестьянин, привыкший покоряться неизбежности событий.

— О боже мой, боже мой! — лепетала Франсуаза. — Они его убьют.

Мельник привлек ее к себе и, как ребенка, посадил на колени.

В эту минуту офицер вышел из дома, а за ним двое солдат вывели Доминика.

— Ни за что, ни за что! — кричал он. — Я готов умереть.

— Подумайте хорошенько, — заговорил офицер. — Услугу, в которой вы нам отказываете, всякий нам окажет… Я предлагаю вам жизнь, я великодушен… Нужно всего-навсего проводить нас до Монредона через лес. Должны быть тропинки.

Доминик молчал.

— Итак, вы упрямитесь?

— Убейте меня, и дело с концом, — ответил он.

Франсуаза, сложив руки, издали умоляла его. Она позабыла все, она готова была толкнуть его на низость. Но дядюшка Мерлье схватил ее за руки, чтобы пруссаки не видели поведения этой обезумевшей женщины.

— Доминик прав, — прошептал он, — лучше умереть.

Взвод, выстроенный для расстрела, стоял тут же. Офицер ждал, что Доминик дрогнет. Он все еще рассчитывал его убедить. Наступило молчание. Вдали слышались неистовые раскаты грома. Тягостная жара придавила природу. И вот среди этой тишины разнесся крик:

— Французы! Французы!

И в самом деле, это были французы. На Совальской дороге, вдоль опушки леса, обозначилась линия красных шаровар. На мельнице поднялось страшное волнение. Прусские солдаты бегали, издавая гортанные крики. А между тем еще не раздалось ни одного выстрела.

— Французы! Французы! — кричала Франсуаза, хлопая в ладоши.

Она словно обезумела. Она вырвалась из рук отца и хохотала, размахивая руками. Пришли же они все-таки, пришли во-время — ведь Доминик еще здесь, еще на ногах!

Прусский офицер вполголоса сказал:

— Прежде всего покончим с этим делом.

И, собственноручно подтолкнув Доминика к стене сарая, он скомандовал:

— Пли!