Осада Монтобана

— В навоз варёного рака! — произнёс он торжественно, делая три шага навстречу подходившим.

— А лилию возносим похвалам! — отвечали в один голос рыночный носильщик, извозчик и лодочник.

Услышав голоса друг друга, каждый вздрогнул.

— Да! Вы немного знакомы меж собой, — сказал, смеясь, человек, одетый камеристкой, — снимите маски!

Они поспешно повиновались.

— Анри! Урбен! Мои братья! — закричал носильщик.

— Робер! Урбен! — закричал извозчик.

— Да, граф, да виконт, да, кавалер де Трем, а я просто Месье[5] в юбке камеристки, — сказал Гастон Орлеанский, продолжая смеяться.

В самом деле, это был брат Людовика XIII, неугомонный и легкомысленный герцог Орлеанский, нарядившийся в женское платье. Он имел серьёзную причину отказаться на время от колета и панталон. После ареста Пюилорана кардинал Ришелье, для того чтобы постоянно наблюдать за Гастоном, ничего лучше не придумал, как совершенно переменить весь его штат. От канцлера до секретаря, от первого камер-юнкера до последнего лакея были назначены люди, исключительно преданные великому министру, «кардиналисты», постоянно подслушивавшие и в кабинете, и даже в спальне принца. Герцогу Орлеанскому было известно, какими шпионами он окружён, и эта уверенность сдерживала его тягу к заговорам до тех пор, пока он не изловчился ввести в свой дом пару нужных людей. Его капеллан сделался подагриком, и герцог получил дозволение взять на его место дома Грело, капуцина, которому Ришелье препоручил когда-то приорат, а затем отнял за невоздержание. Искусно воспользовавшись страстью своего брата к охоте, Гастон жаловался, что сам-то он, будучи французским принцем, даже не имеет сокольничьего. А так как адепты этого благородного искусства становились редкостью, Людовик XIII не нашёл ничего, вернее, никого лучшего и предоставил в распоряжение своему брату Поликсена Бозона Рюскадора, настоящего маркиза, но разорившегося игрока, развратника и забияку, но, по мнению короля-охотника, последнего дворянина, умевшего воспитывать балабана и голубятника. Его величество охотно оставил бы для своего охотничьего двора Поликсена, который явился к королю с рекомендацией герцога д’Эпернона. Увы! Бозон Рыжий своей оригинальной наружностью возбудил насмешки кардинала. Бозон обиделся, он сердился на его преосвященство ещё и за одно неприятное приключение и отвечал кардиналу довольно дерзко. Арман дю Плесси вспомнил, что сей молодой Давид хотел поступить с ним, как с Голиафом. На другой день Рюскадора нашли перед Луврскими воротами без чувств от палочных ударов, и никто не сомневался ни минуты, кому он был этим обязан. Гастон Орлеанский узнал об этом приключении, и оно внушило ему мысль потребовать сокольничьего. Почти уверенный, что его слабый брат воспользуется этим случаем, чтобы освободиться от человека, прогневавшего кардинала, Гастон был рад привязать к себе отъявленного врага его преосвященства.

Как только Гастон Орлеанский удостоверился в преданности дома Грело и Поликсена Рюскадора, то опять начал плести нити своих политических заговоров. Для этого-то и собрались в саду дворца Медичи в самых эксцентрических костюмах полковник, капитан и прапорщик полка де Трема, принц, его капеллан и сокольничий.

Глава VII ЗАГОВОР

ы сказали в предыдущей главе, что сыновья графа Филиппа де Трема сняли свои маски.

Старший, граф Робер, имел тот вид меланхолической и глубокой мечтательности, который заметен в портретах Мольера и который доставит великому комику эпитет Созерцателя; только в чертах графа было более правильности, а в глазах иногда вместо луча гениальности мелькала молния героизма. Ему было двадцать восемь лет; но судя по широкому, уже озабоченному лбу, ему можно было дать и больше тридцати. Высокий рост и сила не противоречили его костюму, чего не скажешь о красивом лице и аристократической бледности, которые шли в разрез с его нынешним обликом.

Виконт Анри, второй брат Робера, был его живым контрастом. Румяное лицо не было лишено; однако, благородства, но его обыкновенное выражение казалось так же весело, как задумчиво было выражение его брата. Его живые глава были иногда смелы до бесстыдства. Он носил одежду извозчика, как военный или придворный носит свой плащ, — с беззаботной непринуждённостью. Это был утончённый тип честного игрока, любителя вина и дуэлянта, во всём сумасбродном пылу двадцать пятой весны.

Кавалер Урбен, младший брат, вступал в двадцатый год своего возраста, и если имел энергию и решительность, как у Анри, то на Робера походил серьёзным видом, который очень шёл к его чертам, достойным Аполлона. В одежде лодочника он больше всех казался переодетым принцем. У всех троих волосы, борода и усы были того каштанового цвета, который составляет принадлежность потомков галло-франков.

Как только братья узнали друг друга, оттенок неудовольствия омрачил прекрасное лицо старшего.

— Ваше высочество, без сомнения, удостоит объяснить, — сказал он, — зачем мы находимся здесь вес трое, переодетые и втайне друг от друга.

— Я хотел узнать, могу ли я положиться на вас.