Тот открыл глаза и устремил их сначала с бессмысленным выражением на одутловатую образину, которая красовалась на одном уровне с его коленами, подобно чудовищному пиону. Потом лицо майора стало постепенно омрачаться: всё, что произошло между ним, домом Грело и братом Валентины, пришло ему на память. Почти летаргический сон несколько протрезвил его. Он понял, что, не исполнив своего поручения, он вдвойне становился изменником и по долгу службы, и в заговоре, если Морису не удастся успешно заменить его в Динане и Маастрихте. Выдай какая-нибудь роковая случайность его присутствие в Бренском замке или братьям его, или армии маршала де Брезе; он для одних, которые думали, что он у Рюскадора, становился некоторого рода отступником, для других те, которые думали, что он на пути к принцу Оранскому, становился дезертиром, подлежащим суду и смертной казни за ослушание главнокомандующего.
В обоих случаях его ожидал позор. Но в то же время как эти страшные мысли возникали у него в уме, воспоминание о Валентине овладевало пылким воображением полупьяного майора. Винные пары ещё слишком сильно действовали на его мозг, для того чтобы раскаяние и чувство долга одержали верх над страстью. К тому же как поправить сделанное? Догнать Мориса было бы то же, что предпринять невозможное. Эта невозможность толкнула Анри ещё далее вперёд на роковом пути.
— Пусть же мой безумный поступок по крайней мере принесёт мне пользу! — вскричал он в бешенстве. — Я явлюсь раньше братьев к Валентине де Лагравер.
— Не выпить ли водочки на заре? — предложил ему капуцин, покачиваясь на своих коротеньких ножках.
— Не надо, ад и проклятие! — заревел виконт, схватив собеседника за горло. — Ни слова о моём ночном посещении кому бы то ни было! Если я вернусь сюда, ты скроешь меня от всех и будешь молчать как рыба... Только заикнись кому-нибудь, бочонок, полный грязи, и я раскрошу тебя на мелкие кусочки моим кинжалом.
Он так сильно оттолкнул от себя толстого капуцина, что тот пошатнулся, потерял равновесие и тяжело уселся в большую лохань с помоями. Почувствовав под собою холодную воду он пронзительно вскрикнул. Пока дом Грело кряхтел и стонал, не будучи в силах избавиться от лоханки, которая плотно облегала его полновесные формы, Анри сел на лошадь и выехал из Нивелля по той же дороге, по которой приехал накануне с двойником Мориса де Лагравера. Он не подозревал, что та, для свидания с которой он рисковал честью и жизнью, провела с ним с глазу на глаз большую часть ночи.
Белая полоса света на востоке показалась громадным серым саваном продрогшему всаднику. Он погнал ещё сильнее свою лошадь, и без того скакавшую во весь опор. Анри де Трем был из числа тех горячих натур, которые тем сильнее воспламеняются и тем упорнее стремятся к заданной себе цели, чем более опасности она представляет, чем громче внутренний голос отговаривает их от принятого решения.
Солнце всходило огненным шаром без лучей из-за туманной черты небосклона, когда виконт де Трем доехал до того места Бренской дороги, которое указал ему Морис. Он легко узнал густой перелесок в этой ровной и открытой местности, где леса были редки. Держа лошадь за повод, он пробрался с трудом в самую чащу и нашёл развалины, описанные ему Лагравером. Едва успел он прижать толстый гвоздь, вбитый у основания фасада мнимого памятника, как продолговатая плита медленно повернулась на оси. Приняв горизонтальное положение, она открыла вход в подземелье и, вместе с тем пропустив дневной свет, дала возможность осмотреться внутри. Кто-то, должно быть, недавно проходил этим путём и не совсем плотно захлопнул подвижную плиту, вероятно, для того, чтобы облегчить вход для виконта. Следовало облегчить жертве доступ в западню.