Осада Монтобана

Игроки были одинаковой силы и вскоре оправились от первых неудач. Оба с напряжённым вниманием изучали карты, обдумывая свои ходы, как будто речь шла о плане решительного сражения. Слышен был один шелест карт при ходах и взятках. Но спустя немного времени счастье стало изменять владельцу медальона. Он становился бледен и наконец с отчаянием схватился левой рукой за свои длинные чёрные волосы.

— Вы проиграли! — вскричал Урбен, придвигая к себе обеими руками кинжал и медальон, лежавшие на столе справа и слева от него.

— Урбен! — вскричал в сильном волнении побеждённый, швырнув свои карты. — Любезный Урбен, дайте мне отыграться. Я предлагаю вам мой стилет и всё золото, которое находится в моём кошельке, за ваш выигрыш.

— Не имей я другого средства для спасения жизни, я сказал бы нет.

Несчастный игрок сунул правую руку за камзол и продолжал, стараясь улыбнуться:

— Это ваше право, и я должен покориться. Предлагаю тост в честь вашей победы! — и он протянул левую руку к полному стакану Урбена; но при этом движении он задел рукавом за лампу, стоявшую между ними, и опрокинул её.

— Мы отличились оба, — сказал де Трем, смеясь. — Я чуть не сломал кончик своего кинжала, вы же теперь оставили нас в потёмках.

И он проворно встал, чтобы зажечь потушенную лампу у догоравшего ночника, который стоял на прилавке и разливал мерцающий слабый свет.

Пока он стоял спиной к своему товарищу, тот вынул из-за пазухи голубой флакончик и вылил, что в нём заключалось в один из стаканов. Когда же поручик вернулся к своему месту, на лице мнимого купца не было заметно никакой перемены, мимолётная краска только пробежала по его лицу.

— Итак, выпьем на прощанье! — сказал он, однако, не совсем спокойным голосом.

— Любезный Морис, я никогда не пробую двух раз кряду этих сильных напитков, — ответил ученик строгого графа Робера.

Его собеседник побледнел, как полотно, и судорожно сжал рукоятку своего кинжала.

— Но если брат Валентины хочет выпить за успех моей любви, то я готов ответить на этот тост, — продолжал Урбен, взяв в руку стакан, в который вылито было содержимое голубого флакончика.

— Идёт! За здоровье сестры... и за ваше! — сказал товарищ, втянув в себя воздух, как человек, который чуть было не задохнулся.

Они выпили: один — едва половину своего стакана, а другой — в честь царицы своего сердца осушил его до дна.

— Как горько это вино! — сказал Урбен. — Впрочем, я в нём не знаю толку, по непривычке пить. Но если оно горько для вкуса, то взамен сладко для сердца, так как я пил за здоровье Валентины.

Мнимый купец стоял уже подле Рубена, которого он расталкивал, говоря:

— Скорее! Мою лошадь. Я отдал её вашему конюху когда приехал... Велите оседлать и Лошадь этого доброго малого, который прожил у вас четыре дня.

— Творец небесный! — прошептал ключник, красное лицо которого сделалось зеленовато-бледным. — Вы отравили его?

Мэтр Рубен спал только одним глазом, а потому заметил как из голубого флакона что-то было вылито в стакан.

— Молчи!.. Да ступай сказать дому Грело, чтобы он меня ждал.

Рубен вышел из приёмной с крайней поспешностью и перекрестился у двери, бормоча:

— Это злой дух! Сам черт в двух видах! Отступись от меня, сатана!

Урбен сидел на скамье, склонив голову.

— Вставайте! Вставайте! — повторял ему загадочный путешественник. — Наших лошадей выводят со двора, они уже ждут нас перед дверью.

— Да, нам надо расстаться, — ответил слабым голосом кавалер де Трем. — Обнимемся по-братски на прощанье!.. Но когда он хотел встать, под ним подкосились ноги, и он тяжело упал назад на скамью.

— Какая странная слабость! — прошептал он. — Никогда я не испытывал подобного изнеможения, а я отдыхал здесь целых...

Он не смог договорить, им вдруг овладело какое-то мысленное оцепенение. Но спустя минуту сознание к нему вернулось, зато физическое онемение значительно увеличилось.

— Что со мною? — прошептал он с ужасом. — Всё моё тело становится тяжело, как свинец... мысли разбегаются!.. Воды... воды! Морис, облейте мне голову!

Тот оставался неподвижен.

Сверхъестественным усилием воли Урбен переломил на минуту летаргию, которая овладевала им.

— А! — закричал он вдруг пронзительным голосом. — Я знаю, что у меня есть силы исполнить мой долг!

Он встал, выпрямился, но вдруг задрожал всем телом и рухнул к ногам виновника своего страшного положения.

— Морис! — закричал он с отчаянием. — Морис!.. Я погиб!.. Я слишком был счастлив... Несчастье поражает меня, как неумолимый завистник... Вся кровь прихлынула мне к сердцу... чтобы прилить к голове... и помутить мысли... нет сомнения, это удар!.. А поручение, возложенное на меня, всё погибнет, я сгублю и братьев моих, и их друзей!

— Заменил же я Анри, и вам могу оказать подобную услугу, — холодно сказал Лагравер или его двойник.

— Да, вы счастливы во всём! — продолжал задыхающимся голосом младший де Трем. — Поезжайте в Лот... ферма вдовы Гислейн... кинжал, поданный рукояткою вперёд... Потом... в Брюссель! Благодарю... и моё «прости» Валентине...