Осада Монтобана

В ту эпоху оружейные мастера, пользующиеся известностью, иногда выдалбливали в головках шпаг или кинжалов маленькие углубления-тайники, о секретной пружине для открытия которых сообщали только покупателю.

— Куда же он запропастился, проклятый? — спросил Урбен, который не мог видеть, что делает мнимый купец под столом.

— Вот он! — ответил тот, придавив к полу, как будто бы для того, чтобы приподняться, головку, которая при этом слегка щёлкнула. Он отдал кинжал Урбену, держа его за рукоятку, головка которой плотно закрылась.

— Какой прекрасный кинжал! — сказал он тотчас, опять взяв его из рук де Трема, чтобы лучше рассмотреть. — Миланская ковка. Таким можно рассечь даже дамасскую саблю. Чёрт возьми! Резьба на рукоятке достойна руки Челлини, а может, это и есть его работы!.. Вещь великолепная!

— Мой милый Морис, — возразил, улыбаясь, Урбен, — вы преувеличиваете достоинства этого кинжала, он вовсе не старинной ковки. Хотя он и походит резьбой на работу Бенвенуто, но не иначе, как в виде подражания.

— Раз вы так мало его цените, так сменяйте на мой.

Мнимый торговец вынул из-за камзола великолепный кинжал восточной работы с серебряной рукояткой, украшенной драгоценными каменьями, и в ножнах, усыпанными жемчугом. Кинжал, бесспорно, был гораздо ценнее оружия, возбудившего в нём сильное желание приобрести его.

В свою очередь поручик осмотрел восточный кинжал глазом знатока.

— Такой обмен был бы выгоден только для меня, — сказал он, вздохнув.

— Не думаю... но не в том дело! Поменявшись кинжалами, мы будем иметь друг от друга подарок на память.

— Это невозможно.

— Как! — вскричал тот, которого Урбен называл Морисом, — разве вы не считаете меня достойным залога братской дружбы, который я вам предлагаю? Вы отвергаете символ союза двух ротных товарищей!

— Не сердитесь, друг Лагравер. Я отказываю единственно потому, что кинжал этот не мой, и дан мне на время. Он принадлежит моему старшему брату Роберу, в чём вы можете удостовериться, взглянув на графский герб, вырезанный на головке. Но если он вам нравится, я попрошу Робера, как скоро с ним увижусь, отдать его вам.

— Благодарю заранее, — ответил собеседник, нахмурив брови.

— Вы ещё не довольны? — продолжал Урбен.

— Что прикажете делать? — возразил он добродушно, — у меня все замашки избалованного ребёнка. Когда мне чего хочется, то я не имею покоя, пока не добьюсь желаемого. Но оставим это.

— Вы правы, нам надо заняться вещами поважнее. Как ваши поручения?

В эту минуту трактирный слуга принёс заказанную пинту вина, поставил по оловянному стакану по обе стороны кувшина и отошёл к остальным посетителям таверны, толпившимся в середине залы.

— Пью за мой двойной успех! — сказал мнимый торговец, наполнив оба стакана.

— Так вы всё исполнили удачно? — с живостью спросил Урбен, который отпил не более одного глотка из своего стакана.

— Вполне. Принц Фридрих Генрих получил депешу французских генералов и маркиз Рюскадор... — тут он внезапно замялся.

— Не опасайтесь быть нескромным, — сказал ему Урбен с грустью. — От дела, которое я вам доверил... Полковник Робер и я, мы знаем вину Анри. Увы, мой несчастный брат уже искупает её. Он арестован обер-аудитором как дезертир.

— Так вот почему я нахожу вас, а не его на условленном месте! Какое несчастье! А я-то спешил его порадовать известием, что ничего не будет открыто. Близ Динана я нашёл человека, который взялся передать письмо полковника мессиру Бозону и сообщить ему, что посланный к нему гонец вывихнул себе ногу за два лье до города. Сокольничий тотчас прислал мне с тем же человеком этот короткий и ясный ответ: «Я еду в Париж». Всё шло так отлично! Несчастный случай с Анри совсем испортил мою радость.

— Безумство виконта имело ещё другое пагубное последствие, — прошептал кавалер Урбен. — Желая оправдать брата, Робер вмешался в это дело, и маршал посадил его под арест, только завтра утром он будет отпущен.

— Так когда же и как дам я ему отчёт о моих двух поездках?

— Расставшись со мною теперь, вы вернётесь в Бренский замок подземным ходом. С завтрашнего утра ждите возвращение графа в его полк. Тогда передайте ему всё, что вы исполнили в Динане и Маастрихте, он и решит, что вам делать дальше.

— Разве вы не вернётесь со мной в квартиру полковника, Урбен?

— Нет, мне предстоит трудное предприятие, к которому я приступлю в полночь и которое с помощью Божьей будет исполнено в двадцать четыре часа.

— Счастливец!

— Опять зависть, Морис!

— Сознаюсь, я пристрастился к опасным приключениям. Ребяческая прихоть, которую мне внушает всё, что нравится, теперь вся сосредоточена на опасных и затруднительных предприятиях. Чем сильнее душевное волнение, тем более оно меня пленяет. Целых четыре дня я был на волосок от смерти. Вот это я называю жизнью. Вот поэтому-то, кавалер Урбен, зависть и заговорила во мне, когда я услышал, что на вас возложено одно из тех таинственных поручений, которыми я брежу. Клянусь честью, теперь, когда я свободен, я исполнил бы его с наслаждением и с успехом.