Осада Монтобана

— С этим, — продолжал он, кладя опять пергамент на свой живот, громадный, как у кашалота, — с этим мне бояться нечего, если при мне будет хоть один верноподданный короля Людовика, готовый повиноваться воле его великого министра. Тогда марш в Бастилию, приятель!

Погруженный в подобные размышления, дом Грело спускался в погреб, сопровождаемый своим ключником, смешным старичком, лицо которого напоминало сморщенное красное яблоко и которого мы уже обрисовали в нескольких словах нашим читателям.

— Мастер Рубен, зажгите лампу и следуйте за мной, — отдал приказание капуцин, бросивший рясу.

И вот они прошли обширные подвалы дома и достигли наконец самого отдалённого и самого сухого — словом, той части погреба, где сохранялись дорогие вина, и которая запиралась дверью не менее надёжной, чем ворота цитадели.

— Мэтр Рубен, — обратился с торжественным видом Никола Грело к своему спутнику, — вы будете приносить мне сюда каждый день по вкусному обеду на четверых, а также и ужин. Стаканы тащить незачем, я удовольствуюсь бутылками.

Ключник почесал за ухом, изобразив, что плохо расслышал.

— Принесите мне тотчас стол и мягкое кресло, потом тюфяк, простыни, одеяло и всё остальное. Не забудьте жаровни, чтобы мне не озябнуть, и масло для лампы, чтобы мне не остаться в темноте.

Ключник стоял неподвижно, совершенно остолбенев от изумления.

— Не удивляйтесь, брат мой! — продолжал Грело со смирением. Меня, многогрешного, давно уже преследует мысль искупить мою неправедную жизнь в уединении и молитве. Сегодня я намерен приступить к этому святому делу.

— Я заметил уже, что вы из числа избранных сосудов, — ответил ему ключник, некогда бывший клерком.

— Большой сосуд, мой любезный, — проговорился Грело, который всегда был навеселе. Но смирение и скромность необходимы для покаяния. И потому на всё время, пока я, для спасения души моей многогрешной, останусь под землёй в этих четырёх стенах, уставленных бутылками, я требую, чтобы память обо мне исчезла и с лица земли.

Ключник Рубен выпучил глаза.

— Я поясню свою мысль обыкновенными словами, пока дух святости не озарит тебя своим светом, сын мой, — продолжал вдохновенный Жилль-Жери. — Пока я буду здесь в душеспасительном уединении, ни один из слуг таверны не должен произносить моего имени, если не хочет быть выгнанным, не получив своего жалованья. Для новых посетителей хозяином таверны «Большой бокал» будете вы до моего возвращения к миру живому.

Мэтр Рубен упал к ногам капуцина, как будто слова эти подкосили ему ноги.

— Покорнейше благодарю за честь, мой великодушный хозяин! — вскричал он. — Ваше приказание будет в точности исполнено, как на земле, так и под нею, я ручаюсь за всех других слуг. Пока вы того желаете, вы останетесь заключённым в погребе, как будто вас никогда и не существовало.

— Я делаю исключение только в пользу двух близнецов в зелёном колете, которых вы знаете, Если один из них спросит меня в это время, вы приведёте его в моё жилище мрака.

— Будет исполнено, достопочтенный хозяин.

— Ещё одно слово. Когда вы выйдете на свет божий, то, вероятно, найдёте в таверне молодого человека, похожего на кавалера, который вздумал помериться со мной сегодня ночью в уменье пить. Он потребует комнату дня на три или четыре. Отведите ему помещение как можно выше и как можно дальше от погреба. Ему в особенности ни слова обо мне. И дайте мне знать, как скоро он уберётся совсем из таверны.

— Будет исполнено, достопочтенный источник благодати, — проговорил нараспев бывший клерк.

— Изливаю её на вас, мэтр Рубен, — отвечал тучный капуцин, протягивая свои жирные руки над ключником, простёртым у его ног.