Осада (СИ)

Я вынул мобильный; отходя от изувеченного тела, даже не верилось, что это Пашков, а не неудачно загримированный под него актер: про премьера уже вышло несколько фильмов, казалось, здесь снимается очередной. Да и антураж подходящий: свет прожекторов, множество начальственных лиц, выбравшихся из немалого числа правительственных машин, наглухо перегородивших трассу. Вокруг толпится народ, тысячи и тысячи любопытствующих лиц, милиция пыталась отбирать у них камеры, фотоаппараты, мобильники, все это бесполезное занятие, нужное и так заснято и передается от одного аппарата к другому рассылкой, частные и общие планы разброда и шатания верхушки растрепанной вертикали, враз лишившейся своего стержня, своей сути.

Денис Андреевич спрашивал меня о чем-то, я не сразу переключился на его слова. Виденное завораживало настолько, что не давало сосредоточиться на чем-то одном, мысли мешались, приходили и уходили, а я, лишенный опоры, лишь мог следить за их перемещениями в пространстве, частью которого стал мой мозг.

– Это катастрофа, – пробормотал вслух я, после чего услышал короткие гудки, президент не выдержал, повесил трубку. Мне показалось, я озвучил его самые черные мысли. Попытался перезвонить, но связь срывалась, Денис Андреевич заблокировал аппарат, я беспомощно опустил мобильник, и снова подошел к телу, почему-то его никак не могли увезти. Вышел из-под прицела камер, на темную сторону шоссе, к своему павшему «Фаэтону», забрался внутрь, проехал несколько сот метров, но остановился и опустил стекла, прохладный воздух ночи сквозил, овевая разгоряченное лицо. Странно, я давно уже не сидел вот так, в машине, высунувшись в окно и разглядывая спустившуюся ночь. Я давно не опускал стекол, не помню, опускал ли я их вообще когда-нибудь, в этой машине точно нет. И стоял ли посреди улицы, в стороне от шума и гама, дожидаясь неизвестно чего. Всегда находились срочные дела, или пустые дни надо спешно наполнять чем-то, и находилась Милена или Валерия, или, как в тот день, обе сразу…. Один в машине, стоящей посреди шоссе, смотрящий в никуда, среди безбрежного потока мыслей, не желающий ни спешить, ни загонять себя, ни забываться… словно с запозданием в тридцать один год я выглянул на мир из своего убежища, мир встретил меня прохладным ветром, темнотою и непривычной и ему и мне тишиной, если не обращать внимания на шум позади, изредка долетавший до моего пристанища.

И лишь по прошествии часа медленно повел свои четыреста пятьдесят лошадей небесной колесницы обратно, на стоянку в конюшню небожителей. Столь медленно, что редкий транспорт, что частный, что государственный, шарахался от моей машины с федеральными номерами, оснащенной мигалкой и спецпропуском, позволяющим ехать, как угодно на любой дороге, выходить как удобно из любой ситуации, но тем не менее, соблюдавшей положенное ограничение в шестьдесят километров в час. Стекла «Фольксвагена» оставались по-прежнему опущенными, всякий водитель мог заглянуть в тонированное нутро и увидеть владельца, но никто не смел глядеть в мою сторону.

Так, несуразно медленно я вкатился в надежно укрепленный бастион Кремля. Узнал, что президент начал заседание Совбеза, а внутрь просочились журналисты, вроде бы кто-то их приглашал, но кто именно, сейчас сказать сложно. И уже появились вопросы относительно неучастия Пашкова, отвечать на которые пришлось уже мне, внезапно представшему пред взором журналистов, – узнав во мне помощника президента, вхожего в Совбез, немедля засыпали вопросами. Приходилось юлить и изворачиваться, вспоминая все те же приобретенные в годы работы в газете умения. В итоге, обе стороны расстались к обоюдному удовлетворению. А меня пригласили в зал заседаний Совета безопасности.

Странно было видеть горстку людей, ютящихся в дальнем конце зала за бесконечным столом. Я вошел, поздоровался сразу со всеми, присел за свободный стул. Кресло по правую руку Дениса Андреевича пустовало и эта пустота сильно действовала на нервы, но никто не осмеливался опуститься на место премьер-министра, тем более сидящий рядом с ним Яковлев, бросавший косые взгляды на дорогую обивку и ерзающий на стуле, словно школьник, желающий под любым предлогом сбежать с занятий. Я медленно присел, президент повернулся ко мне, долго молчал, наконец, произнес:

– Артем Егорович, вы сегодня побывали… – горло перехватило, он прокашлялся, – вас отправили определить степень народного… настроения среди москвичей и гостей столицы. Мы вас внимательно слушаем.