Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны

— Россия сказала: а мы посмотрим, кто сильней в войне. Вот как встал вопрос. Это — перемена всей политики, всемирной политики. Каковы же были результаты этой политики? Конечно, главным результатом было то, что сейчас мы оказались потерпевшими громадное поражение.

Но Ленин мало огорчался по этому поводу и на IХ конференции РКП(б) заметил:

— Мы на этом будем учиться наступательной войне. Будем помогать Венгрии, Италии, рискнем…

По существу, проигранная война с Польшей наложила серьезный отпечаток на всю предвоенную советскую политику. Ленин в 1920 году говорил:

— Польша является опорой всего Версальского договора. Современный империалистический мир держится на Версальском договоре… Польша — такой могущественный элемент в этом Версальском мире, что, вырывая этот элемент, мы ломаем весь Версальский мир…

Ленин пытался объяснить партийным работникам, зачем он затеял неудачную войну с Польшей, то есть фактически оправдывался, и при этом невольно переоценивал значение Польши. Но эти преувеличенные представления о роли поляков в европейской политике прижились, и для сталинского руководства Варшава до самого 1939 года, до последнего ее раздела, все еще оставалась главным врагом.

Профессор Сэмюэль Харпер, американский исследователь России, рассказал, как в начале тридцатых годов он ехал в поезде Москва — Берлин вместе с курьером немецкого посольства, полковником в отставке. Когда они проходили досмотр в польской таможне, профессор Харпер сказал полковнику:

— Ну, вот мы и в Европе.

Немец буркнул:

— Пока еще нет.

Поведение польских таможенников, которые сочли заметки профессора советским пропагандистским материалом и пытались их конфисковать, как бы подтвердило слова полковника. Когда через двенадцать часов немецкие пограничники без проволочек пропустили профессора, полковник радостно сказал:

— Вот теперь, как видите, мы действительно в Европе.

Впрочем, и в советском руководстве как-то особенно не любили поляков. Уже во время Второй мировой войны, когда поляки стали союзниками в совместной борьбе против нацистской Германии, Максим Литвинов, одна из ключевых фигур в советской дипломатии, говорил американскому журналисту Эдгару Сноу в беседе, не предназначавшейся для печати:

— Неразумно ставить на одну доску интересы тридцати миллионов поляков и интересы ста восьмидесяти миллионов русских. Там, где интересы русских сталкиваются с интересами поляков, поляки должны отступить.

Литвинов сказал Сноу, что он, может быть, и не согласен со своим правительством «по многим вопросам, но в отношении Польши мы абсолютно правы. В сущности, мы были чрезмерно снисходительны к Польше».

Часть вторая. Железный занавес

Трагедия эмиграции, или Почему Савинков выбросился из окна

Последний главнокомандующий белой армией Юга России барон Петр Николаевич Врангель был прекрасным кавалеристом, решительным и умеющим брать на себя ответственность. Впрочем, некоторые считали его ограниченным человеком. Как выразился один из знавших его людей, «Врангель так и остался ротмистром кавалергардского его величества полка». Но большинство в армии его поддерживало. Высокого роста, с зычным голосом, он нравился не только солдатам, но и гражданскому населению. Встречали его восторженно.

Приехав в Ростов-на-Дону, который для белых стал временной столицей, Врангель решил сходить в театр. Он взял ложу на втором ярусе и стал смотреть «Птички певчие». Исполнители и постановка, вспоминал Врангель, были весьма посредственными, но ему хотелось послушать музыку, однако досмотреть спектакль не удалось.

Внезапно на авансцену вышел человек и обратился к публике:

— В то время как мы здесь веселимся, там, на фронте, геройские наши войска борются за честь Единой, Великой и Неделимой России. Мы всем обязаны этим героям и их славным вождям. Я предлагаю приветствовать одного из них, находящегося здесь, — генерала Врангеля…

Публика аплодировала.

Из театра Врангель пошел в гостиницу «Палас» поужинать.

Как только он вошел, зазвучали крики «Ура!», оркестр заиграл туш, и все встали. Врангель занял единственный свободный столик, и сразу же к нему потянулись с бокалами чокаться. Знакомые и незнакомые люди расспрашивали его о положении на фронте, поздравляли с победами. Врангель был невероятно популярен.

Но когда весной 1920 года барон принял под командование белую армию, в его распоряжении оставался уже только полуостров Крым. Петр Николаевич сознавал, что его попытка продолжить войну безнадежна. Сказал главному военному священнику митрополиту Вениамину:

— Почти нет никаких надежд на дальнейший успех добровольческого движения. Армия разбита, дух пал. Оружия почти нет. Конница погибла. Финансов никаких. Территория ничтожна. Союзники ненадежны. Большевики неизмеримо сильнее нас и человеческими ресурсами, и вооруженным снаряжением.