Оседлавшие Пегаса

Был февраль 1807 года. Через два месяца в сражении при Гейльсберге Константин Николаевич был тяжело ранен, пуля задела спинной мозг, и от боли в спине он страдал всю жизнь, а тогда (сразу после ранения) даже не надеялся, что выживет; позднее в стихотворении «Воспоминание» писал:

Да оживлю теперь я в памяти своей
Сию ужасную минуту,
Когда, болезнь вкушая люту
И видя сто смертей,
Боялся умереть не в родине моей!
Но небо, вняв моим молениям усердным,
Взглянуло оком милосердным…

Участие Батюшкова в военных действиях в 1807 году было отмечено орденом Св. Анны III степени. В рескрипте о награждении говорилось: «Все, находясь впереди, поступали с особенным мужеством и неустрашимостью. Сие послужит вам поощрением к вашему продолжению ревностной службы вашей».

Следующей войной Константина Николаевича стала русско-шведская (1808–1809). Она велась в тяжёлых климатических условиях севера и оставила двойственное впечатление в памяти поэта-воина: «Всякий шаг в Финляндии[19] ознаменован происшествиями, которых воспоминание и сладко, и прискорбно. Здесь мы победили; но целые ряды храбрых легли, и вот их могилы! Там упорный неприятель выбит из укреплений, прогнан; но эти уединённые кресты, вдоль песчаного берега или вдоль дороги водружённые, этот ряд могил русских в странах чуждых, отдалённых от родины, кажется, говорят мимоидущему воину: и тебя ожидает победа – и смерть!»

Батюшков был слаб здоровьем, но на войне преображался. Мирные дни буквально убивали его (и в конечном счёте убили). Вернувшись из Финляндии, Константин Николаевич жаловался: «Я весь переродился – болен, скучен и хил, так хил, что не переживу и моих стихов».

В таком расхлёстанном состоянии застала Батюшкова весть о вторжении 24 июня 1812 года вражеских полчищ на территорию России. В этот день он писал П.А. Вяземскому: «Если бы не проклятая лихорадка, то я бы полетел в армию. Теперь стыдно сиднем сидеть над книгою; мне же не приучаться к войне».

Тогда же, в послании «К Жуковскому» Константин Николаевич писал:

Я стал подобен тени,
К смирению сердец,
Сух, бледен, как мертвец;
Дрожат мои колени,
Спина дугой к земле,
Глаза потухли, впали,
И скорби начертали
Морщины на челе;
Навек исчезла сила
И доблесть прежних лет.
Увы! мой друг, и Лила
Меня не узнаёт.
Вчера с улыбкой злою
Мне молвила она
«Усопший! мир с тобою!»

Вновь Батюшков попал в армию только в середине 1813 года. Участвовал в сражениях при Кульме и Лейпциге. Последнее вошло в историю как Битва народов. По-видимому, вернее было бы название Трагедия народов (по числу погибших и изувеченных).

Досталось в нём и нашему герою. «Для меня были ужасные минуты, – рассказывал позднее Константин Николаевич Н.И. Гнедичу, – особливо те, когда генерал[20] посылал меня с приказаниями то в ту, то в другую сторону, то к пруссакам, то к австрийцам, и я разъезжал один по грудам тел убитых и умирающих. Не подумай, что это риторическая фигура. Ужаснее сего поля сражения я в жизни своей не видел».

В сражении под Лейпцигом погиб полковник Иван Александрович Петин, лучший друг Батюшкова, незаурядный человек и отличный воин, одним внешним видом располагавший к себе окружающих. «Счастливое лицо, зеркало доброты и откровенности, – писал позднее Константин Николаевич, – улыбка беспечности, которая исчезает с летами и с печальным пониманием людей, все пленительные качества наружности и внутреннего человека. Ум его был украшен познаниями, ум зрелого человека и сердце счастливого ребёнка».

Батюшков и Петин познакомились во время похода русской армии в Германию (1807). И с тех пор кошелёк и шалаш, мысли и надежды были у них общими. «Души наши были сродни, – говорил Батюшков. – Одни пристрастия, одни наклонности, та же пылкость и та же беспечность, которые составляли мой характер в первом периоде молодости. Привычка быть вместе, приносить труды и беспокойство воинские, разделять опасности и удовольствия теснили наш союз».