Оседлавшие Пегаса

И час судьбы настал!
Мы здесь, сыны снегов,
Под знаменем Москвы с свободой и с громами!..
Стеклись с морей, покрытых льдами,
От струй полуденных, от Каспия валов,
От волн Улеи и Байкала,
От Волги, Дона и Днепра,
От града нашего Петра,
С вершин Кавказа и Урала!..

«С морей, покрытых льдами», «от струй полуденных» – этой географией России поэт подчёркивал необъятность пространств родной стороны, на которые неразумно посягнул Наполеон. Великая армия великого завоевателя столкнулась на этих пространствах с представителями многочисленных народов Российской империи; и вот результат – русские на Рейне, на границе Франции:

Мы здесь, о Рейн, здесь! ты видишь блеск мечей!
Ты слышишь шум полков и новых коней ржанье,
«Ура» победы и взыванье
Идущих, скачущих к тебе богатырей.
Взвивая к небу прах летучий,
По трупам вражеским летят
И вот – коней лихих поят,
Кругом заставя дол зыбучий.
Какой чудесный пир для слуха и очей!
Здесь пушек светла медь сияет за конями,
И ружья длинными рядами,
И стяги древние средь копий и мечей.
Там шлемы воев оперенны,
Тяжёлой конницы строи,
И лёгких всадников рои —
В текучей влаге отражённы!
Там слышен стук секир, и пал угрюмый лес!
Костры над Рейном дымятся и пылают!
И чаши радости сверкают!
И клики воинов восходят до небес!

«Переход через Рейн»

Переход реки, представляющей весьма значительное водное препятствие, осуществлялся в виду крепости Гюнинга, но сопротивления наступающим не последовало. «Построили мост, отслужили молебен со всем корпусом гренадёр, закричали “ура” – и перешли за Рейн, – писал Константин Николаевич Гнедичу. – Эти слова – “мы во Франции” – взбудоражили в моей голове тысячу мыслей, которых результат есть тот, что я горжусь моей родиной в земле её безрассудных врагов».

Через три месяца к ногам победителей пал блистательный Париж. Батюшков не задержался в нём – в дни наступившего мира заболел. Даже возвращался морем. В пути написал стихотворение «Тень друга». Это дань памяти полковнику И.А. Петину:

И вдруг… то был ли сон?.. предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над Плейсскими струями.
Но вид не страшен был; чело
Глубоких ран не сохраняло,
Как утро майское, веселием цвело,
И всё небесное душе напоминало.
«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это? – я вскричал. – О воин, вечно милый!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
При страшном зареве Беллониных огней,
Не я ли с верными друзьями
Мечом на дереве твой подвиг начертал
И тень в небесную отчизну провождал
С мольбой, рыданьем и слезами?
Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!
Или протёкшее всё было сон, мечтанье;
Всё, всё – и бледный труп, могила и обряд,
Свершённый дружбою в твоё воспоминанье?
О! молви слово мне! пускай знакомый звук
Ещё мой жадный слух ласкает,
Пускай рука моя, о незабвенный друг!
Твою, с любовию сжимает…»
И я летел к нему… Но горний дух исчез
В бездонной синеве безоблачных небес,
Как дым, как метеор, как призрак полуночи,
Исчез, – и сон покинул очи.