Осень

— Почему бы и нет, — отставной капитан склоняет голову, — если бы это было так просто. Знаете ли вы, мои господа, какие жуткие мысли время от времени лезут мне и голову: начнись снова война, я наверняка оказался бы на своем месте. — И, обращаясь к таллиннцу, виновато: —Знаю, знаю, господин Тали, что у вас от таких разговоров мурашки по спине бегают, но не принимайте все слишком серьезно. Я ведь о таком не говорю где попало. Здесь же, ну… здесь все мы не вчера родились. И, между прочим, я на том и закончу свой рассказ о себе, иначе можете подумать, будто я считаю себя такой важной персоной, вокруг которой и в интересах которой должны вертеться колесики всего мира. А закончу я теми же самыми словами, с которых начал: никогда не следует сочетаться браком в сумятице и неразберихе военного времени, как это сделал я.

— В известной мере это может быть и правдой, — тихо произносит Тали, глядя куда-то в сторону, — однако немало и таких браков, которые заключаются в дни глубокого мира и, несмотря на это, превращаются в войну и сумятицу сами по себе.

— Разумеется, разумеется! — сразу же соглашается господин Паавель. — Но в мирное время все-таки есть возможность присмотреться и получше узнать человеческое существо, с которым собираешься связать свою жизнь. В условиях же войны действуют, так сказать, «на ура» и. как правило, по-жалкому влипают… Я знаю и многих других, кроме себя самого: сегодня познакомились, завтра справляют свадьбу. Такими темпами даже похвалялись и называли подобный образ действий —учинить шумок. А гляди-ка, когда потом тебе самому учиняют шумок — каково это?! Ведь так называемая супружеская жизнь отнюдь не кончается свадьбой, а с нее лишь начинается, как выразился Йоозеп Тоотс во время своей свадьбы.

— Не знаю, умен я или же глуп, только никак не возьму в толк, зачем вообще жениться? — Киппель зажигаем погасший огрызок сигары. — Чем плохо жить одному? Настанут для тебя трудные времена, несешь свой крест один и хотя бы тем утешаешься, что рядом с тобою никто не хнычет, дескать, вот видишь, что ты наделал! Разве ты не мог поступить иначе, как муж вот той и вот этой! Не верю, чтобы какая-нибудь жена помогла своему мужу крест нести, нет, она сделает этот крест еще тяжелее.

— Смотря какая жена, — господин Паавель пожимает плечами. — Я тоже не вчера родился и видел женщин, которые, как в добрые, так и в злые времена, были для своих мужей истинными спутницами жизни.

— А-а, все они одним миром мазаны! — предприниматель машет рукой.

— А у вас, господин Киппель, никогда не было искушения вступить в брак?

— спрашивает отставной капитан с усмешкой.

— Нет, благодарение Богу, никогда! — Киппель ожесточенно мотает головой. — Я даже и мысли такой не допускал. Еще чего! Будучи в здравом рассудке, лезть в рабство! Жить под пятой другого человека! Мало, что ли я насмотрелся, как иной глупец стаптывает каблуки, стремясь заполучить свое «счастье», а потом снова их стаптывает, чтобы от этого «счастья» освободиться. Вы, господин капитан, только что сказали, будто в мирное время у мужчин больше возможностей узнать женщину, с которой он собирается вступить в брак… Знаете, что я на это отвечу? Женщину никогда — ни в мирное, ни в военное время — невозможно узнать полностью, покуда вы на ней не женитесь, да еще не пройдет, ну, скажем… медовый месяц или вроде того. В этом вопросе господин Тали совершенно прав. Женщины — прирожденные актрисы и успешнее всего разыгрывают наивность, пока не наденут чепец. Да, после этого они, разумеется, показывают свое истинное лицо… и даже откровеннее, чем вы того желаете.

— Хорошо же, господин Киппель, — капитан достает из кармана портсигар и предлагает Тали закурить, — у вас никогда и в мыслях не было жениться, но ведь любили же вы когда-нибудь… хотя бы в юности?