Осень

Едва Цзюе-минь вошел в главные ворота, как в нос ему ударил резкий аромат. В плавающих волнах дыма все теряло свои очертания. Огоньки были всюду. Несколько раз он чуть не наступал на свечки. Пройдя ко вторым воротам, он услышал смех Цзюе-ина, Цзюе-ши и других, которые были заняты втыканием ароматических свечей около главного здания. Через боковую калитку он направился в свою комнату. Добравшись, он распахнул дверцу шкафа, сунул в шкаф принесенный с собой сверток и запер дверцу. Только теперь он мог вздохнуть свободно; улыбка облегчения, которая бывает обычно после сильного напряжения, чуть-чуть тронула его губы. Постояв немного у шкафа, он вдруг обратил внимание на то, что за стеной слышится чей-то громкий голос, сопровождаемый смехом. Это была Шу-хуа. Цзюе-минь понял, что в комнате Цзюе-синя собралась молодежь, и поспешил туда.

Он распахнул портьеры — и действительно, кроме Цзюе-синя, там находились Цинь, Юнь и Шу-хуа. Шу-хуа что-то говорила, но, заметив краешком глаза Цзюе-миня, прервала свой рассказ и повернулась к брату:

— А, Цзюе-минь. Ты где это сегодня пропадал? Даже не пришел поужинать с гостями.

— Я задержался по делу. Думал, что успею вернуться, — нарочито спокойным голосом ответил Цзюе-минь.

— Небось опять редакционные дела? — непринужденно улыбнулась Шу-хуа. — Я вижу, тебе и дня не хватает? Мне просто неловко, когда я сравниваю тебя с собой.

От первого вопроса сестры Цзюе-минь слегка изменился в лице, но никто, кроме Цинь, не заметил этого, а Цзюе-минь тут же спрятал беспокойство под напускной улыбкой.

— А как идут твои уроки, Шу-хуа? — ответил он вопросом на вопрос сестры.

— Сегодня гости, и мы с тетей Шэнь долго гуляли в саду. Думаешь, у меня было время взяться за книги? Пусть сегодня будет отпуск, — смеясь, отвечала Шу-хуа.

— Ты все такой же неисправимый лодырь, — шутливо упрекнул ее Цзюе-минь. — Будь я твоим учителем, я бы всыпал тебе палок!

— Исправиться нужно. Разве нельзя исправиться, если только решиться? Поступлю в колледж — стану другой. Вот увидите, я тогда буду самой старательной, — с напускной серьезностью рассуждала Шу-хуа, но первая не выдержала и при последних словах расхохоталась.

Словно не слыша, Цзюе-минь отвернулся лицом к стене и, не обращая внимания на сестру, начал тихо декламировать:

— «Завтра, завтра, не сегодня, подожду еще лишь день…»

— Хватит, не разыгрывай, — громко и несколько самонадеянно перебила его Шу-хуа. — Я знаю, что там дальше: «Так вся жизнь проходит в «завтра», а сегодня — делать лень». Только, если я сказала, что сделаю, — обязательно сделаю, когда придет время. Вот увидите. К тому же.

дом, очевидно, будут продавать, и если я не порезвлюсь еще несколько дней в саду, то потом поздно будет жалеть.

— Продавать? От кого ты слышала? — забеспокоился Цзюе-минь.

Вместо Шу-хуа ему ответил Цзюе-синь:

— Дядя Кэ-ань и дядя Кэ-дин говорили об этом с дядей Кэ-мином. Правда, он не согласен, но говорят, — с горечью добавил Цзюе-синь, — что они теперь ищут повод к ссоре. Они утверждают, что прошлый раздел не был доведен до конца, что дядя Кэ-мин якобы действовал в своих интересах.

— Конечно, им ни к чему этот дом, если у них квартиры есть, — возмутился Цзюе-минь. — Как ни говори, а дело не иначе, как в деньгах. Что ж, пусть, продают — ведь в свое время этот дом был куплен за несколько грошей, принесших нам несчастье…

— Нет, тут речь не о нескольких грошах. Каждая семья получит как минимум больше десяти тысяч. Только что пользы от этих денег? Ведь этот дом — детище нашего деда. Старик всю жизнь трудился, чтобы мы все жили в счастье и довольстве, а они даже не могут сохранить дома, который он спланировал и построил. Это же, вопиющая несправедливость. — На лбу у Цзюе-синя от волнения легли глубокие складки. Этот дом вызывал у него так много горьких воспоминаний, а он все же любил его больше, чем кто-либо из находившихся сейчас в комнате.

Снаружи тихонько позвали: «Цзюе-синь!» — Но они не слышали. Неожиданно раздвинулись занавеси и вошла госпожа Шэнь: бледная, губы посинели, в руке — инкрустированный серебром чубук. Видя, что все ее приветствуют, она через силу улыбнулась и сказала тихим, извиняющимся голосом:

— Мне нечего делать, а дома одной невыносимо тоскливо. Вот я и пришла поболтать с вами.

— Садитесь, тетя. Вы ведь сегодня тоже устали, и вам неплохо бы отдохнуть, — сочувственно улыбнулся Цзюе-синь.

Госпожа Шэнь медленно опустилась на стул; все ее движения были какими-то вялыми. Отсутствующим взглядом посмотрев на Цзюе-синя, она, с трудом подбирая слова, ответила:

— На сердце у меня тяжело. Закрываю глаза и вижу Шу-чжэнь. Подумать только, как я виновата перед ней! Ведь она у меня единственная дочь была. А для дяди твоего я — ничто. — При этих словах из глаз ее побежали слезы.