- Что-о? - удивился он. - В наше время? Что-то не слышал я о безработице. Скорее напротив, всюду требуются люди всевозможных профессий. Знайте, Ольга Денисовна, склероз боится труда. Если бы и был он у вас, небольшой, естественный для ваших лет, наверное, есть, но если и есть, знайте: склероз боится труда и углубляется от бездействия. Верное лекарство от всяких склерозов: работа, деятельность, конечно, не против воли, любимая. Почему вы безработная, Ольга Денисовна?
Этого она не захотела ему объяснять. Почему-то не захотела, хотя в конце концов расположилась к доктору.
- Валериановый корень, таблетка элениума на ночь и... деятельность, такое назначение он ей предписал.
Она и без него знала: школа ее лекарство. Но о школе она не обмолвилась. Может быть, придет к нему как-нибудь после. Он совестливый и умный доктор. Может быть, они что-нибудь вместе придумают.
Осень. Что это шуршит? Это листья шуршат. На бульварах в утренний час малолюдно, почти пусто и тихо, оттого слышнее под ногами сухой грустный шорох. Ветви еще не голы, но листва поредела, бледное небо ясно глядит сквозь поредевшие листья...
- А у вас снова были, - встретила Нина Трифоновна, - учительница приходила. Модная, С головы до сапожек что твоя киноактриса. И ребята были.
"Милая Ольга Денисовна, зачем вы нас избегаете, ведь вы намеренно прячетесь. Мы вас любим, скучаем. Не скрывайтесь от нас. Девятый "А"", прочитала Ольга Денисовна в записке, сунутой под дверь.
Вошла в комнату, села на диван, не снимая светлого пальто, в котором похожа была на спортсменку, бывшую звезду баскетбола или чего-нибудь в этом роде. Перечитала записку, покачала головой, грустно припомнила:
Сначала все к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно подавали
Ему донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышат их домашни дроги,
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним.
Длинный звонок.
- Кто? - услышала Ольга Денисовна соседку, открывавшую в передней входную дверь.
И знакомый голос:
- Это я снова. Пустите. Я знаю, она дома. Не прячьте ее, не думайте, что ей на пользу, что вы ее прячете.
В комнату вошла Королева Марго.
11
Артем был бы вполне доволен работой и жизнью, если бы не одно обстоятельство, уязвлявшее его самолюбие, тормозившее профессиональный рост. Ему не давали расти. Да! не давали расти. Если так будет продолжаться и дальше, какое будущее его ожидает? Разве что вконец подуреть? Годы без никаких впечатлений и встреч с новыми людьми хоть кого одурят. Правда, он работает всего второй год, но и за год можно бы себя проявить, если бы редактор не тормозил. Удивительнее всего, что редактор принял Артема на работу без всяких протекций. Ничего похожего на блат и близко не было. Даже рекомендации не спросили.
Редактор посмотрел зачетную книжку студента второго курса пединститута.
- Учишься. Отметки хорошие. Гм. Пер-спек-тивно.
(У него, как после Артем заметит, привычка произносить нараспев через каждую фразу: "Гм. Пер-спек-тивно".)
- А как совмещать будешь учебу с газетой?
Артем объяснил, что перейдет на вечернее отделение, что его влечет газетная работа, что он хочет самостоятельной жизни, испробовать силы.
И редактор распорядился зачислить Артема сотрудником по письмам в своей газете, благо должность оказалась вакантной. Но на этом и стоп. Артем усердно читал вороха посланий пенсионеров, студентов, рабочих, колхозников. Чаще шли жалобы на разные несправедливости и притеснения начальства, просьбы о жилье; иногда какой-то чудак пришлет проект изобретенной им сверхудобной коляски для инвалидов или усовершенствованной соковыжималки или что-нибудь в этом роде. И десятками, сотнями присылались стихи.
Артем читал, отвечал, мало-помалу набив руку, выработав несколько довольно шаблонных вариантов ответа, что облегчало работу, но не делало ее интересней. Когда среди десятков писем попадалось такое, что требовало вмешательства и публичного ответа газеты, редактор посылал кого-то выехать на место, вникнуть, разобраться и написать заметку, статью, фельетон, как подскажут масштаб и характер события. Кого-то, но ни разу Артема. Обидно? Конечно. Артем мечтал стать истинным газетчиком, то есть вторгаться в жизнь, видеть своими глазами, слышать своими ушами все ее достижения и недостатки, сложности и противоречия и писать об увиденном и услышанном во всю силу, чтобы редактор, откидывая седую прядь с высокого лба, удовлетворенно гмыкнул: "Гм. Пер-спек-тивно".
Этим утром, натолкнувшись на одно поразившее его письмо, Артем вскочил и в волнении помчался к редактору, решив просить, умолять, чтобы направили в командировку по взбаламутившему его донельзя письму не кого-нибудь, а именно его, Артема. Редактор упирался:
- Случай не столь исключительный. Если по каждому сигналу выступать, газеты не хватит. Ответь от себя, и довольно. Да и рановато еще тебе спецкором выступать.
Артем просил, умолял. Редактор уступил. Он был человеком не робкого десятка, не боялся рисковать. Тем более что риск небольшой, даже если корреспонденция не очень получится. Не получится, не будем печатать.