Осень 93-го. Черные стены Белого дома

Какими путями забросила сюда судьба это старинное полотно в золотистом обрамлении? Может быть, это один из трофеев Великой Отечественной войны, которые тысячами привозили из поверженной фашистской Германии? Или это памятный презент какого-нибудь заморского гостя?

Каждый раз, когда Григорий смотрел на эту картину, его посещали одни и те же мысли: «Национал-социалисты называли этот крест свастикой. А по-нашему, по-славянски — коловрат. Смысл-то один: знак этот — символ удачи. Вот она к нам и пришла. Скоро денег будет столько, что все наши планы развертывания боевой организации станут реальностью».

— Давайте помянем наших ребят, которые погибли в Белом доме. Они погибли не за «красных» и не за «белых», не за «коммуняк» и не за «дерьмократов», а за нашу великую национальную идею! — с этими словами Григорий наполнил три стаканы виски и первым опорожнил свой бокал.

15 октября 1993 года, пятница, день Москва. Район Смоленской площади Старинный особняк

— Ричи, ты должен понять, русские очень скоро придут в себя, и тогда нам уже будет не на что рассчитывать. Вашингтон нам не простит промедления.

— Харрис, вы же знаете, я слова на ветер не бросаю. Но Гри уже требует оплаты, говорит, что все сделали, как мы просили. Я утром встречался с ним и нашим агентом. Оба ждут, когда мы передадим им деньги. Через банк и акции не хотят. Требуют кэш.

— Вот, козлы! Сделали на цент, а получить хотят сто долларов!

— Не сто долларов, Харрис, а десять миллионов долларов! И сразу!

— Ричи, заплатить им, конечно, надо, не десять, конечно, а пары миллионов пока хватит. Я уже согласовал с шефом. Надо признать, что они все-таки кое-что сделали. Ты же сам докладывал, что именно они подстрелили двух милиционеров и демонстранта. Этого как раз и было достаточно, чтобы завязалась перестрелка. Если бы военным и милиции кто-то не дал приказ снять оцепление, то перестрелка превратилась бы в настоящий бой и тогда…

— И тогда в центре Москвы развернулось бы настоящее побоище. Войск было много, милиция на всех улицах и переулках, сторонников Хасбулатова тоже везде полно. Убили одного, другого… и столкновение уже не остановишь!

— Но ты, Ричи, ведь понимаешь, что нам полный хаос в Москве тоже не нужен. Русские же не знают меры. Они начнут крошить все подряд. Кто там у них сказал про «русский бунт»? Толстой? Достоевский?

— Пушкин.

— Пушкин? Он же сказки писал, да мелодрамы всякие!

— Нет, я точно знаю, что именно Пушкин сказал про «русский бунт», что он «бессмысленный и беспощадный». Это, когда он писал про восстание крестьян против царя.

— Ладно, Пушкин так Пушкин. Но нам-то бунт нужен не бессмысленный, а со смыслом! А смысл этот сейчас и проясняется. Происходит почти все, как мы хотели, Ричи. Коммунистов и патриотов всяких разогнали! Их организации запретили! Газеты коммунистические закрыли! Вот осталось только информацию подсобрать да чекистов добить, и тоща поставленная перед нами задача будет выполнена в полной мере!

— Согласен, Харрис, думаю, что коммунистов мы добили окончательно, теперь их вряд ли кто будет поддерживать. Может быть, только сумасшедшие старухи и военные пенсионеры. Во всяком случае, молодежь за ними не пойдет.

— Конечно, раз появился «рынок», все будут стремиться заработать…

— А знаете, как русские называют свой «рынок»? Они говорят: «У нас пока не рынок, а базар!»

— А какая разница?

— Черт его знает! Но по-русски это звучит плохо!

— Давай, Ричи, выпьем. У меня есть бутылочка французского коньяка.

— Спасибо, Харрис, но я сегодня уже пил виски. Не хочу мешать.

— С утра виски?

— Я же говорю, встречался с русскими. А они без алкоголя не могут.

— Хорошо, давайте махнем виски. Пошли в бар, у Хейли есть отличный шотландский виски, «Данкан» называется.

— Но это же не патриотично — «шотландский виски»! Давайте уж американский «Джефферсон»!

— Ну, уж нет! Если пить, то только шотландский! И патриотизм тут ни при чем!

26 октября 1993 года, вторник, утро Москва. Краснопресненская набережная Дом Советов

Орлов уже привык ходить в Белый дом как на работу. Он приезжал туда около полдевятого, в «штабном» кабинете № 447 дожидался, пока соберется вся команда. Иногда возникали непредвиденные ситуации: кто-то не мог прибыть и вместо себя направлял замену. Этого человека, конечно, не было в списках. Поэтому постоянно требовалось участие Андрея в решении вопроса прохода в здание. После того как он написал записку Филатову, а тот доложил ее президенту, обстановка в Белом доме изменилась кардинальным образом.