Осень Атлантиды

«Замена? Замена для детской?» – в сердце Таллури одновременно родилось два чувства. Одно – облегчение: оттого, что объяснилось наконец его внимание к ней, удивившее даже его служанку, старую негритянку. Но вот другое… Другое чувство укололо сердце: ей не понравилось, что он счел ее ребенком. Лишь ребенком! Почему ей это так не понравилось? Неужели права Рамичи?..

Она толкнула дверь, и они вошли.

Против ожидания, комната оказалась прекрасно обставлена и убрана, можно сказать, даже с роскошью: пушистый дорогой ковер, картины по стенам, мягкая кровать (правда, небольшая, рассчитанная на ребенка) под затканным серебром балдахином, на окне – кисейные занавеси. А еще – тут и там игрушки. Много игрушек. Детская.

Боэфа устроила ее, совсем уже сонную, под шелковым одеялом, как вдруг Таллури заметила на резном столике у постели два портрета. С одного смотрела молодая женщина неземной красоты, белокурая и нежная, с бездонным голубым взглядом. С другого – похожая на нее девочка лет пяти, воздушное существо с доверчивыми, радостно распахнутыми глазенками, но не голубыми, как у матери, а неопределенно-темными – в отца.

– Это они, да, Боэфа? – прошептала Таллури, не смея назвать их.

– Да, Таллури, – вздохнула старая служанка. – Они. Его жена и дочь.

– Что же с ними случилось?

– Не спрашивай меня, милая. У меня не хватило бы сил рассказать об этом, даже если бы он сам позволил. Отдыхай. Я чувствую, что сегодня в нашем доме произошло чудо. Тебе не понять, хоть ты и помогла этому чуду свершиться.

– Боэфа, а ты знаешь альвийский? – вдруг пришло на ум Таллури.

– Конечно. Дед нашего господина учил меня.

– Тогда, возможно, ты сможешь перевести: «Элмион ка-эро таэла»?

– «Маленький зверек, я…», – легко перевела она часть фразы и призналась: – Ох, одно слово, похоже, я забыла. Не обессудь. Будто он обращается с чем-то к маленькому зверьку. Что-то очень важное и нежное.

– Что бы это значило?

– Не знаю, у альвов много странных песен. Может, из древности что-нибудь? – предположила Боэфа.

И ушла, тихо затворив за собой дверь.

Таллури думала, что сразу уснет. Но сон не шел. Взошла Луна, залив сад за окном молочным туманом. Где-то рядом тихо свиристел сверчок, и ночной ветер ласково трогал оконную кисею. Таллури приподнялась на постели и стала в мягком свете ночника рассматривать портреты на столике.

«Какая же она красивая! Невероятно! Неземное создание, – решила она. – Конечно, и дочка тоже миленькая, как ангелочек. Но госпожа Джатанга – просто богиня! Только такая и достойна быть его женой».

Скрипнула дверь.

У Таллури забилось сердце – на пороге стоял господин Нэчи.

– Странная сегодня ночь. Я знал, что ты не спишь, – подошел и, не спрашивая, сел у нее в ногах. – В ту ночь, как и сегодня, Луна была в созвездии Льва. А Лев – знак нашей эры. Эры Льва. Хотя… о чем я? Разве это важно? Отвлекаюсь. Главное, что сейчас я наконец чувствую в себе силы рассказать о том, что было. Тебе придется меня выслушать. Придется, зверек. Больше некому.

* * *

– Я родился в очень богатой альвийской семье. Мой дед был альвом. Он взял в жены девушку из хорошего земного рода, а их сын, мой отец, женился на чистокровной альвийке. Во мне – две крови. Может быть, поэтому, когда мой род, предчувствуя войны и разрушения в Атлантиде, решил уйти на невидимый план, следуя за всем нашим народом, я предпочел остаться в этой реальности. Мне небезразличны были земные дела вообще и судьба Атлантиды в частности. К тому времени, после окончания пятой ступени Университета, я был уже женат.

Виана была прекрасна во всех отношениях. Из хорошего, аристократического рода. Ты видишь на портрете, как она красива? В жизни она была, поверь, еще прекраснее. Родители благословили наш брак, когда мы были еще детьми.

Любили ли мы друг друга, как о том мечтают люди? Не берусь сказать. Мы никогда не задавали себе такого вопроса ни до свадьбы, ни тем более после. У нас женятся, следуя не чувствам, а лишь решению двух объединяющихся родов. За несколько лет, что мы прожили вместе, Виана не подала ни единого повода к упреку. Я, вероятно, не был столь безупречен по отношению к ней.

Когда родилась наша дочь, я отдал ей все свое сердце. Никого и никогда я не любил так, как малышку Кассию. И она, уверяю тебя, души во мне не чаяла. Я уделял ей все свободное время, мог и службу оставить, если моя малышка хотела видеть меня и общаться.

В то время, не будучи «жрецом войны», я все же выполнял кое-какие военные поручения императора. В том числе – занимался вашей эвакуацией из Гипербореи. Кстати, я запомнил тебя: ты упала прямо мне в руки, с трапа. Но с большей радостью я служил в Департаменте эволюционирования.