Осень ацтека

— Знак, обозначающий один из звуков нашего языка. На науатль такого знака нет, потому что вы изображаете не звуки, а понятия. А где ты это видел?

— На лицах нескольких людей. Это было вырезано... или выжжено, я не разобрал.

— А... клеймо. — Алонсо нахмурился и отвёл взгляд. Похоже, у меня имелся особый дар — ставить куатля нотариуса в неловкое положение. — В данном случае это первая буква слова «guerra». Война. Она означает, что этот человек военнопленный и, следовательно, раб.

— Я видел нескольких людей с такой отметиной. Но видел и с другими.

Я быстро начертил на ладони знаки «ЭК», «ХС» и, возможно, какие-то ещё, я уже точно не помню.

— Это тоже заглавные буквы, первые буквы имён, — пояснил нотариус. — Имён маркиза дона Эрнана Кортеса и епископа дона Хуана де Сумарраги.

— Это имена? Люди заклеймлены собственными именами?

— Нет-нет. Это имена их владельцев. Когда раб не является пленником, захваченным во время завоевания десятилетней давности, а просто покупается на рынке, владелец имеет право поставить на него клеймо со своим именем — в знак обладания. Ну, как клеймят домашних животных. Понимаешь?

— Понятно, — отозвался я. — А женщины-рабыни? Их тоже клеймят?

— Не всегда.

Нотариус опять посмотрел на меня смущённо.

— Если женщина молода и миловидна, владелец может не захотеть обезображивать её клеймом.

— Это мне понятно, — сказал я и отдал ему перо. — Спасибо, куатль Алонсо. Ты уже научил меня кое-чему, касающемуся испанских обычаев. Теперь мне просто не терпится поскорее выучить ваш язык.

6

Поначалу я хотел было попросить нотариуса Алонсо ещё об одном одолжении — помочь мне найти такую работу, чтобы заработка хватало на жизнь, но, как только он упомянул коллегиум Сан-Хосе, решил пока не затрагивать этот вопрос. Не проще ли оставаться в странноприимном доме, пока позволяют братья? Приют находится рядом с коллегиумом, а чем больше у меня будет свободного времени, тем большему я смогу научиться.

Конечно, жизнь в приюте далеко не роскошная. Питаться два раза в день, и не так уж основательно, — это маловато для человека моего возраста, энергии и аппетита. К тому же мне придётся подумать о том, как поддерживать себя в чистоте. Отправляясь в дорогу, я положил в свою котомку лишь две смены одежды, не считая той, что на мне. Этого, впрочем, должно было хватить: можно носить один комплект, пока другой стирается или сохнет. Но ведь нужно ещё подумать и о чистоте тела. Если мне удастся найти ту супружескую пару из Тепица, они, может быть, помогут мне с горячей водой и мылом амоли, даже если у них нет парной. К тому же у меня в кошельке имеется изрядное количество какао-бобов, и если для испанцев они ничего не стоят, то на местных рынках, во всяком случае первое время, я смогу покупать что понадобится и несколько разнообразить приютский стол.

— Если охота, ты можешь оставаться здесь хоть вечно, — заявил тощий Почотль, которого я по возвращении в странноприимный дом вновь встретил вечером в очереди за бесплатным ужином. — Монахам всё равно, а может, они просто не замечают, меняемся мы тут или нет. Белые люди любят говорить, что «эти вонючие индейцы» для них на одно лицо и им нипочём не отличить одного от другого. Я сам, с тех пор как мне пришлось продать последние крохи оставшихся с прежних времён золота и серебра, ночую здесь уже не один месяц и всякий раз без вопросов получаю свои две плошки скудной еды в день. Ты не поверишь, — мечтательно добавил он, — а ведь когда-то я был восхитительно упитанным.

— А что ты делаешь целыми днями? — спросил я.

— Иногда, чувствуя себя паразитом и нахлебником, остаюсь здесь и помогаю монахам мыть кухонную посуду и мужскую спальню. Помещения для женщин убирают монахини или сёстры, которые приходят сюда из какого-то своего заведения, именуемого обителью Святой Бригитты. Но чаще всего я просто брожу по городу, вспоминая, что где было в прежние времена, или толкаюсь на рынках, глазея на вещи, которые всё равно не могу купить. Короче говоря, ничего, кроме праздного времяпрепровождения.

Мы подошли к чанам, и брат, как и накануне, с помощью черпака наполнил наши плошки утиным супом и вручил каждому по колобку. И тут с востока, как и в предыдущий день, донёсся громовой раскат.

— Опять они, — сказал Почотль. — Снова собирают уток. Охотники-птицеловы точны, как те проклятые церковные колокола, которые отмечают ход времени таким боем, что у нас чуть не лопаются уши. Но, аййа, на это нам жаловаться не приходится. Ведь мы тоже получаем свою долю утятины.

С плошкой и хлебом в руках я направился вглубь помещения, размышляя о том, что мне непременно нужно будет сходить на восточный берег и посмотреть, что же это за шумный способ, позволяющий испанцам собирать целые урожаи уток.

Почотль подошёл ко мне и сказал:

— Слушай, я уже признался, что являюсь не кем иным, как бездельником и попрошайкой. Но как насчёт тебя, Тенамакстли? Ты ещё молод и силён, а работать вроде бы не рвёшься. Что держит тебя среди нас, жалких нищих?

Я указал на находящийся по соседству коллегиум.