Осень б/у

Лишь радиопередатчик, свисающий с шеи влюбленного, напоминал, что причисленный отныне к мировой культуре старший лейтенант Долгих, еще недавно был просто боевым товарищем Бабича.

– Тревожно бубнит голос! – летело из радиопередатчика. – Тревожно бубнит голос…

Бабич оторвал взгляд от скульптуры.

Сержанты Баринов и Джегарда ели мороженое, кокетливо переглядываясь с лотошником ПБОЮЛ Исмаилов, а рядовые Тертерьян и Иванов ходили взявшись за руки.

Они высоко вскидывали переплетенные ладони, весело хихикали чему-то своему, а потом пустились по аллее, не расплетая рук.

– Аванес! – предложил Иванов, поправляя овальную зеленую фляжку. – Здесь рядом веселый аттракцион «Крутые горки!» Идем-те!

– Бежим-те, Иванов! – живо оправил черные усы рядовой Тертерьян и солдаты исчезли.

И даже рядовые Валерий Удовиченко с Ильей Толбубаевым прошли мимо Бабича – один за другим – и на какое-то время Бабич оказался соглядатаем их сложно развивающегося чувства.

– Валерьюшка! – окликал Илюшка друга и голос его придирчиво дрожал на изломе сжигаемого педрилкообразного чувства. – Ты не нашел в моем кармане цвэтка, нет, не нашел…

В белоснежной круглой беседке очнувшийся рядовой Фандейчев взял в руки пустой шаблон «Боевого листка» и набожно прошептал:

– Здравствуй, белизна неначатой страницы! Перед тобой обычный, простой солдат, каких в нашей армии тысячи!

«Крепкие соколы у меня! – заглядевшись на грамотного Фандейчева подумал Бабич. – Матерые! Головастые!»

– По вашему приказанию прапорщик Сергеев для выполнения временной гомозековской задачи незамедлительно прибыл! – раздался над ухом Бабича бодрый голос прапорщика Сергеева.

– Прекрасно! – ответил Бабич. – Вольно!

– Есть вольно! – Сергеев снял фуражку, вытер платком пот со лба. – Осень-то какая, Олег Иваныч! Ну серебрится вся! Золотом полыхает, словно с Пушкина нашего кто ее списал, а?

– Рад, Иван Терентьич, что наблюдение сделанное вами есть совершенно правильное и в должной мере философическое… Приступайте к похотливому раздеванию!

Сергеев отошел в ближние заросли и принялся довольно робко обнажать свое белое, тучное тело.

«Сколь же неприлично выглядит запущенное тело среди совершенной природы… – меж тем размышлял лейгенант Бабич. – Интересно, данное наблюдение имеет жопный подтекст? Будем думать, что имеет…»

Сергеев, раздевшись, топтался возле сброшенной одежды.

Поправив семейные трусы, до хлористой белизны застиранные в армейской прачке, погладив плешивое темечко, он крякнул и нерешительно спросил:

– Ну что, Олег Иваныч, плыть мне, словно лебедь пидармоновская?

Бабич не сразу ответил. Он бросил взгляд на самого себя.

И увидел, что фуражка медленно оторвалась от его головы, а скоро и сам он полетел над парком, надо сказать, довольно стремительно.

Другого командира это обстоятельство могло застать врасплох, но только не Бабича.

Мысли Бабича работали четко и слаженно.

В частности он подумал: «Какое ты имеешь право, лейтенант Бабич, отдать сейчас команду подчиненному Сергееву, если головной убор отдельно болтается от тебя с левой стороны, а пистолет, выехавший из кобуры – с правой? Кроме того, заметь, непорядок наблюдается и в другом: носовой платочек, вылетевший из кармана, тоже дает определенный штрих к той картине абсурда и хаоса, в бушевании которой нежданно оказался ты, товарищ лейтенант…»

И молниеносно Бабич сам себе приказал: «Выбери быстрым образом верное направление, в котором надо переместиться, чтобы привести фуражку, пистолет и носовой платок в полный комплект!»

Хладнокровный Бабич принялся прицельно подгребать к пистолету, который произвольно кувыркался рядом.

Он протянул руку в направлении оружия.

Пронзительная синь неба, вставшая между его правой рукой и боевым оружием, начала ощутимо сопротивляться и вскоре даже перешла в атаку, принимаясь довольно ломко выкручивать правую руку Бабича, сама же при том хитро и ловко ускользая от наработанного приема, который пытался провести Бабич. На земле ему это удавалось в считанные доли секунды, но в небе это был серьезный вызов.

Впрочем и здесь лейтенант Бабич не растерялся: молниеносным образом ему удалось провести прием, и в следующую секунду пронзительная синь была нейтрализована, а пистолет он держал в руках.

Зато фуражка, которую он задел ногой, проводя наработанный прием, отъехала еще дальше. Бабич прицелился головой и резко дал вперед.

Но безмятежно въехать в головной убор с первого раза не получилось.

Смешно сказать… лейтенант Бабич промазал. И это был новый вызов!

Пришлось все начинать сначала. Он выбрал позицию, умело просчитал в уме точку, в которой его голова может пересечься с головным убором, и осторожно, теперь скорее по-кошачьи, стал подплывать к фуражке. Теперь она заняла нужное место на его голове: Бабич въехал тютель-в-тютель.

С платочком он справился еще быстрее, хотя объект был вроде бы мельче, а задача, стало быть, выглядела филиграннее. Наехал он прицельным распахнутым карманом на платочек с одного раза.

– Вперед, товарищ прапорщик! – крикнул он вниз, приведя себя в порядок. – Не забудьте кобуру с пистолетом!