Осень без любви

Когда у Ивана Филипповича погибла жена с детьми, в их отношениях так ничего и не изменилось. Они были по-прежнему неразлучны, и только сегодня, вот сейчас, когда он сказал, что на душе у него в последнее время тягостно, ее охватила грустная догадка, что с ним что-то происходит, что-то такое, чего она не может понять. И она подумала, что, может, с ним это происходит давно и она просто не замечала этого, не понимала, может, потому он и нашел еще одну женщину, чтобы кто-то его понимал? «Обделенная, униженная у меня судьба, — решила она и заплакала. — Дура я бесхарактерная. Дура…»

Она знала, что ничего уже не изменит в своей жизни, слишком тяжело это сделать, и плакала взахлеб.

Вечером ветер стих и появились комары. Рыбаки в ожидании ужина сидели за столом, курили, отгоняя их дымом.

— Опять на ужин будет каша, — тоскливо говорит Теюлькут. — Когда только рыба пойдет?

— Каша — хорошая закуска, — вслух размышляет Кемлиль. — Я заметил, когда закусываешь кашей, то голова потом меньше болит.

— Проведем собранияк, — вмешивается в разговор старик, — поеду в поселок и скажу пастухам, чтобы вам оленьего мяса принесли.

— Каша и каша, умрем от каши, — Теюлькут хитро улыбается, — наша повариха жадная, никому мастера не уступает. В него молодая Тату влюбилась, женщины рассказывают, что она ночами плачет, а сказать боится. Но он не промах, еще раз женится.

— Она же совсем молодая, — сказал Кемлиль. — Он старый.

— Ну и что же? Если любовь? — возражает Теюлькут.

— Какой он старый, работает так, что молодой не угонится, — Собранияк затянулся сигаретой. — Слышите, ругает кого-то, — кивнул он в сторону, откуда доносился возбужденный голос мастера.

Под конец ужина, когда большинство людей разошлось по палаткам, бригадир Каант, приложив ладонь, к уху, сказал:

— Вездеход идет.

Все притихли, услышать ничего не услышали, но через несколько минут действительно стал слышен какой-то странный звук за холмами. Звук разрастался, полнел, в нем появились какие-то дребезжащие нотки. К рыбакам шел вездеход.

Первым встретил прибывших представителей района Собранияк. Когда из кабины машины вылез тучный, низкорослый инструктор райисполкома Масляев, старик протянул ему руку и с тихим восторгом сказал:

— А я уже здесь!

Масляев искренне удивился:

— Да ты что, волшебник? Откуда здесь взялся?

— Оттуда, — посмеиваясь, Собранияк показал на небо. — Я такой.

Вездеход обступили рыбаки, стали расспрашивать водителя о новостях в районе. Масляев подошел к Ивану Филипповичу, протянул ему короткую руку.

— Когда собрание проведем?

— Наверное, завтра, теперь уж многие отдыхают.

— Ты не тяни, — голос у Масляева был начальственно сух. — Мне еще на двух рыбалках проводить собрания. Старик давно предупредил? Поди, решил, сколько повышенных процентов взять?

— Предупредил, но ничего я не решал, рано. Рыба не идет.

— Пойдет, — Масляев хмуро глянул на мастера и подумал, что с этим перестраховщиком вечно приходится возиться. — По нашим данным в этом году будет хороший ход. В районе есть мнение, чтобы ты взял десять процентов сверх плана.

— Взять можно и двадцать, — Иван Филиппович усмехнулся. — Как выполнять! Научи. В прошлом году тоже обещали большой ход, а рыбы не было, сейчас пошумим, а потом краснеть.

— Ты не больно-то краснеешь. — Масляев махнул рукой и отвернулся.

После утомительной дороги ему не хотелось спорить с мастером, к тому же он был уверен в том, что своего добьется, что на собрании возьмут десять сверхплановых процентов. Такого еще не было, чтобы он не выполнил установки района.

— Чего мне-то краснеть? Вы настаиваете, вы и краснейте.

— Ну, это слишком длинный разговор. — Масляев покосился на Ивана Филипповича, хотел сказать что-то резкое, но передумал и уж более миролюбиво спросил:

— Где нам переночевать?

— Вон ребята палатку поставили. Может, отужинаете? Милости прошу, чем богаты, тем и рады.

— Нет, спасибо, еле на ногах стою, устал, не до еды. — Масляев повернулся и не спеша пошел к палатке, которая была недалеко от вездехода и возле которой уже разбирал вещи водитель.

Иван Филиппович, недовольный разговором и тем, что утром предстоит еще более серьезный спор, заторопился к себе в палатку. Не раздеваясь лег. От укусов комаров зудели руки, лицо. Он стал слюнявить пальцы и смачивать волдыри на лице, но зуд не проходил. «Как звери грызут, — подумал Иван Филиппович, — никакого покоя от них нет!»

Постепенно раздражение у Ивана Филипповича улеглось, и он стал думать о сыне, у которого сегодня день рождения, пытался представить его себе в военной форме таким, каким видел на присланных им недавно фотографиях, но не мог. Помнился тот маленький Славик, каким он увидел его впервые, более десяти лет назад.

В то лето он отдыхал у матери в деревне, познакомился с молодой учительницей, нелегкая судьба которой поразила его. Муж был пьяница, а тесть, свихнувшийся от жадности, изводил всякими подозрениями.

Помнится, пришел он вечером в школу, вошел в класс, за партой сидит мальчик с длинной такой шеей, с большими прозрачными ушами, с карими глазами, из которых, как и из глаз матери, сочилась печаль.