Осень без любви

— Это мой Славик, — сказала Лиза. — Ему восемь лет, он все понимает и согласен называть тебя папой, и еще мы рады будем поехать на Чукотку.

Славик вырос, служит исправно в армии, а Лизы нет, и нет родных детей.

Гибель супруги он пережил легче, чем гибель детей. Смерть Танюши и Игоря заслонила смерть жены. Казалось, с ней могло произойти что-то, что оборвет ее жизнь. Гибель детей не вмещалась в его сознание, она выходила за рамки доступного ему понимания.

В последние годы он все больше и больше ощущал утрату жены. Как часто он вспоминал о совместной с ней жизни!

После гибели жены Иван Филиппович понял, что любил ее, любил по-настоящему, и горько было сознавать, что распознал эту любовь слишком поздно.

Иван Филиппович повернулся на бок, попытался заснуть и тут услышал, что к его палатке кто-то осторожно подходит. Незнакомец остановился у входа и стал щупать рукой брезент — проверять, застегнут вход или нет.

Мастер вначале подумал, что это Анна, но та не церемонилась бы, не таилась, на правах хозяйки залезла бы в палатку.

Иван Филиппович приподнялся — громко скрипнула доска, незнакомец торопливо стал уходить — испугался скрипа. Иван Филиппович выглянул на улицу и увидел, что в палатку, где спали женщины, прошмыгнула девушка в белой косынке.

Мастер стал гадать, кто бы это мог быть. Спать теперь совсем не хотелось.

Под утро по всему рыбацкому стану понесся отчаянный, ликующий крик:

— Рыба пошла!!!

Люди в палатках загомонили, засуетились, стали как по тревоге одеваться и выскакивать на улицу.

Иван Филиппович в резиновых сапогах на босу ногу, в ватнике вышел из палатки. На берегу уже стояло человек десять.

— Смотрите! Смотрите! Белуха! — кричал кто-то.

Посреди залива появилось стадо огромных белух.

Они выныривали из воды, громко отфыркивались, и это отфыркивание напоминало свист воздуха, вырвавшегося из огромного баллона. Белухи медленно продвигались по кругу, в центре которого находился косяк кеты. Вода там серебрилась, пенилась, и рыба очумело прыгала вверх.

— Во дают, — сказал бригадир Каант, почесав затылок, — целый косяк окружили!

— Белуха прожорливая, — Иван Филиппович вздохнул и сокрушенно покачал головой. Он стоял в толпе мужчин и женщин, смотрел на море и не видел, как к нему протиснулась Тату, молодая, полногрудая, с высокой талией, крутыми бедрами девушка. Она недавно закончила торговый техникум и приехала работать в поселок завмагом. Перед путиной, когда мужчин с бригадой женщин-засольщиц отправляли катером на рыбалку, Тату бросила работу в магазине и уехала со всеми.

Мастер повернулся к Тату, когда та легонько сдавила его руку. Глаза ее горели, и по лицу, по взгляду было ясно, что она обреченно влюблена. На голове девушки была белая косынка, и по ней Иван Филиппович понял, кто ночью подходил к его палатке. В душе мастера что-то засветилось тепло и ново, будто там загорелась кровь. Иван Филиппович тут же отдернул руку, будто испугался прикосновения девушки.

— Я лучше всех вас понимаю, потому что вы одни и я одна, у вас было горе и у меня, — зашептала Тату и опять взяла Ивана Филипповича за руку.

— Смотрите, невод полон! — закричал Каант. — Спускайте лодку, подгоняйте кунгас, будем выбирать рыбу.

На берегу задвигались, засуетились рыбаки. К мастеру подбежал старик Собранияк, он был в какой-то ватной старой фуфайке, без малахая и не обращал внимания на то, что его кусали комары.

— Как же собранияк? — выпучив глаза, запальчиво спросил он. — Как же собранияк? — Представитель тоже проснулся.

— Какое тут собрание? — отмахнулся Иван Филиппович, — видишь, какие дела. Путина началась! Вечером проведем.

Старик хохотнул пискляво и вприпрыжку, как мальчишка, побежал помогать рыбакам сталкивать в море огромную деревянную лодку-кунгас.

Мастер не уходил с берега, стоял рядом с молодой Тату и крепко сдавливал ее чувственную, горячую руку. Огонь молодости, нетерпеливая, неуемная страсть женщины передались ему, и он не мог оторваться от Тату, будто держался за оголенный провод. Потом мастер вспомнил о покойной жене, старшем сыне, отпрянул от молодой женщины и быстро, не оглядываясь, зашагал к рыбакам, то и дело вытирая шершавой, грубой ладонью липкую испарину. Тату, не задумываясь, побежала за ним следом.

Повариха Анна все время издалека наблюдала за мастером и Тату. Увидев их державшимися за руки, она все-все поняла.

Презрение к собственной уступчивости, собственной нерешительности наполнило ее. Она беззвучно отчаянно завыла и кинулась к палатке, где, уткнувшись в подушку, кусая губы до липкой солоноватой, пузырящейся крови, рыдала.

Через час Анна успокоилась, развела костер и повесила над огнем большой котел под рыбу. Потом она долго смотрела на белокаменный город за заливом, где, казалось, люди жили празднично и честно. На следующий день она уехала, не простившись с мастером.

Приезжие