Осень будет

Генка замолчал. Пашка тоже ничего не говорил и лишь внимательно смотрел на него. И тут Генку прорвало. Он рассказал как он встретил Алю, как они гуляли и разговаривали, про пустоту, и в конце, как он пришел к ней домой последний раз. Выговорившись он снова замолк. Но Пашка теперь уже первый нарушил молчание.

— Генка, — его голос звучал серьезно, и в нем чувствовалось участие, страшно это все, но ты не отчаивайся. Надо идти вперед, двигаться, тогда ты сможешь не только победить пустоту, но и вспомнить Алю. А с девчонкой из наших я тебя познакомлю, обязательно познакомлю, даже знаю с кем именно. Она очень как бы это сказать — светлая, — и сделав паузу быстро сказал: — Нельзя жить с мертвыми, если ты еще жив.

Генка вскочил и хотел было сразу заехать в лицо Пашке. Но его взгляд, спокойный и открытый, остановил его. «Нельзя бить правду», — промелькнуло в голове. Пашка не боялся ни удара, ни его самого.

— Если хочешь меня ударить — ударь, тебе легче станет, а потом ты поймешь что я прав, — глядя ему в глаза тихо проговорил Пашка. Генка опустил руку и отвернулся. На глаза навернулись слезы. Но показывать эту свою слабость он не хотел.

— У тебя клюет, — заметил Пашка. Генка очень обрадовался этому обстоятельству которое позволило заняться рыбалкой и не продолжать разговор. Он подсек, но леска только дернулась и снова рванулась обратно. Рыба была явно больше чем обычный подлещик. Наконец с трудом, боясь оборвать леску Генка вытащил на берег яростно бьющего большим хвостом карпа.

— Здорово! — воскликнул Пашка, и шутливо добавил, — и это по-твоему бычки?

Это замечание, вернее, тон которым оно было сделано, добрый и веселый, окончательно смыло Генкину злость и раздражение. «Сорная» рыба, пустая рыба ушла, вместе с пустотой. «У пустоты много вассалов, — подумал Генка, — но они все трусливы и убегают, когда рядом нет их хозяйки». А вслух удивленно заметил, запихивая карпа в пакет с водой:

— Крупный, еле вытащил, — Генка восхищенно смотрел на большую рыбину.

— Тебе надо более толстую леску взять. Если у тебя такой нет, то могу свою отдать, у меня дома лески навалом, я еще весной запасся, — предложил Пашка, так словно минуту назад ничего между ними не произошло и Генка не хотел его ударить.

— Не надо, — отозвался Генка, — у меня дома тоже есть.

Они немного помолчали, глядя то на воду, то на удочки. Каждый не решался сказать то, что хотел. Наконец Пашка неопределенно спросил:

— Так как? — словно Генка прекрасно знал о чем идет речь, впрочем так оно и было.

— Хорошо, — сдержанно отозвался Генка, а про себя добавил: «Я пойду за тобой».

Пашка улыбнулся, полез в карман своей курточки и достал сначала пару бутербродов, а после них небольшой складной перочинный ножичек. Генка невольно заинтересовался этим предметом и на поплавки больше не глядел. Он видел много и маленьких перочинных и больших охотничьих ножей, даже один раз держал в руках десантный штык-нож и офицерский кортик. Но этот маленький блестящий ножик в руках Пашки приковал его внимание какой-то странной элегантностью и утонченной красотой. Генка никогда не был поклонником и тем более фанатом ножей, он вспомнил одного знакомого сверстника, у которого имелось около пятидесяти штук разных сувенирных ножичков, тот любил их пристегивать к рюкзаку и поясу, и гремя всем этим хозяйством ехать в метро, кайфуя от вида оборачивающихся или шарахающихся от него пассажиров. Генка, как-то будучи в гостях у этого мальчика просмотрел всю его коллекцию, но она не произвела на него никакого впечатления. А вот Пашкин перочинный нож был особенный, он походил на скальпель и на маленький кинжал одновременно. Тем временем Пашка разрезал бутерброды пополам и предложил Генке:

— Держи.

— Не, спасибо, я не голоден, ты лучше ножик свой покажи, — попросил он.

— Только осторожно, он очень острый, — предупредил Пашка. Он протянул ему перочинный ножик, предварительно перевернув его и держа за лезвие. Генка взял вещицу в руки и внимательно осмотрел. Вроде все просто, полированное железо, деревянная рукоятка, даже не никелированный и не хромированный металл. Но все же была в этой вещи какая-то притягательность. И еще отсутствовали напрочь данные о фирме-производителе, тут Генка догадался, что этот нож — самодельный.

— Красивый, — заметил он, передавая его назад Пашке.

— Дед сделал, и мне на день рождения подарил, — стал рассказывать Пашка, — он на все руки мастер был, а его отец, то есть мой прадед, искусным кузнецом по всей области славился. Сам дедушка токарем на заводе всю жизнь проработал, а когда на пенсию ушел, то разные штуки начал мастерить. То часы с кукушкой сделает, то шкатулку из дерева вырежет. Этот нож он из нержавейки сделал, а лезвие — особый сплав, он за ним на свой завод ездил. Я его ни разу не затачивал, а он у меня считай лет уже пять, режет как бритвой, а деревяшку для рукоятки каким-то особым составом пропитал, не гниет и не горит, если спичку поднести.

— А если в костер бросить? — не думая брякнул Генка.