Осень дикой охоты (СИ)

     Уже четыре месяца они чистили море в окрестностях Сейшел: собирали большими плавучими барьерами пластиковый мусор, переваливали его в огромные наплавные цистерны, заливали биокультурой и оставляли пару-тройку недель болтаться на якорях, пока их не заберут на Мадагаскар. Там их уже отправляли на местный химзавод, чтобы разделить полезные компоненты.

     Она наконец разогнулась, скинула перчатки, сполоснула руки и плюхнулась под навес, где валялась куча надувных матрацев, пенок и бамбуковых матов. В голове была слегка дребезжащая пустота, тело от усталости казалось тяжелым и гораздо более реальным, чем окружающий мир. Нина потянулась, достала из кармана комм и открыв папку со своими работами, принялась их просматривать.

     - Ниночка, тут по твоим закладкам на жениха куча новостей насыпалась, будешь смотреть? – крикнул из трюма Пишта, стармех их плавучего табора. Толстый неунывающий мадьяр напоминал Нине Старого своей манерой постоянно ставить брагу в самых разных уголках здоровенной баржи, ставшей временным домом для трех десятков волонтеров.

     - Попозже, дядь-Степа, спасибо, - ответила Нина и продолжила листать галерею своих старых рисунков, отмечая наиболее удачные образы, из которых можно было вытянуть какое-нибудь неожиданное решение.

     Понимаешь, коза ты бестолковая, частенько повторял ей отец с неизменным занудством, художник обязан быть ремесленником. Нашла жест – копируй. Пять, десять, сто раз. Пока он не перестанет быть фактом творчества и вдохновения. И не станет просто стандартным движением, как нос почесать. Беда многих художников в том, что они очень поздно понимают необходимость такой физкультуры. И к своей зрелости успевают накопить слишком мало штампов. Так что они остаются всего лишь штампами, которые просто исчерпывают тот запас, что был заложен детскими и юношескими впечатлениями. А надо набирать моторику, интонацию, разные профили жестов, а не штампы. Другой уровень, чисто физиологически более глубокий. Обязательно работай с объемами, с мелкой пластикой – кажется, это всего лишь расширение словаря, инструментария, но это и тренировка для зрения: так посмотрел как человек, а так как кошка, а так как попугай, а так как дерево.

     Нина и верила отцу, и признавала его правоту, но всегда считала, что к ней это впрямую не относится. Вообще – да, но вот прям чтобы так – не-а. А сейчас, приближаясь к тридцатилетию, она все чаще вспоминала его занудные монологи и понимала, что огромное количество почеркушек, набросков, странноватых фигурок и профилей, которые она бессистемно сбрасывала в свой комм, словно ограничивает ее воображение и не дает возможности сделать что-то принципиально новое.

     Она надеялась, что новые впечатления, море и простая физическая работа позволят ей стереть эту пелену и как-то прорваться к следующим образам, как это не раз уже бывало, но этого не происходило. Пойти, что ли глянуть, чего там с Анджеем происходит, лениво подумала она и задремала.

     Она проснулась мгновенно, словно перешла с одной ступеньки на другую, и почувствовала легкое жжение на правом плече. Там с плеча под ключицу сползала зеленоватая ветвистая змейка, перевитая своими собственными кольцами. Эту татушку набил ей отец полтора года назад, незадолго перед тем как бесследно растворился в сибирских просторах. Нет, она хорошо знала, что с ним ничего не случилось, потому что степень раздражения, с которым у нее регулярно интересовались – а не сообщал ли папа хоть что-нибудь о себе – только росла. А она с детства еще знала, что Доктор своей незаметной мышиной возней может наворотить такого, что доведет до белого каления кого угодно. Постепенно, кстати, интересоваться перестали, потому что в Сети начали появляться разнообразные манифесты Тантры, Доктора и еще каких-то стремных персонажей, из которых, в частности, было понятно, что Доктор не такой дурак и в ближайшее время никому о себе ничего сообщать не станет.

     Так вот, татушка первые три месяца, конечно, зудела: отец предупреждал, что она должна «усесться и договориться с организмом», а потом затихла и не беспокоила. И вот проснулась.

     Кажется, все-таки были какие-то предупреждения… нет, щелочью не заливать и не держать на открытом огне – это не то, тьфу, ты, черт, вот напрочь вылетело. Нина смутно помнила, что папа говорил про первичный бактериальный ансамбль, который потом перестроится, как только «наладит контакт». Нет, если бы в разгонке, которую они используют для активации анти-мусорной биокультуры было что-то вредное для татушки, она давно бы начала зудеть. Когда пару месяцев назад полупрозрачная змейка слегка позеленела, Нина чуть взволновалась, но быстро вспомнила, что отец предупреждал о «возможном поверхностном омеднении» и забила.