Осень и Ветер (СИ)

Зачем сейчас этот разговор? Кем мы станем, когда подойдем к самому главному вопросу: чего же мы хотели тогда, в прошлом, когда договорились попробовать стать семьей? Я не хочу подходить к этой черте, потому что знаю: наши ответы так же далеки, как полюса.

— Ты хотела, чтобы он все узнал, — не слышит Ян.

Ему больно: я слишком хорошо знаю эту складку между бровями, эти перекаты желваков под кожей. Он снова весь в себе, молчит о том, о чем мы должны говорить.

— Я никогда тебе не врала, — осторожно напоминаю я.

— Ты врешь сама себе, — говорит он с горечью. Делает глоток, морщится. На миг мне кажется, что плотину его терпения вот-вот прорвет и стакан полетит в мою сторону. Но нет: муж допивает остатки и хмыкает, глядя на крохотную лужицу на дне. Потом салютует мне пустым стаканом. — Вот, Ева, тебя в моей жизни ровно столько же — на дне. Ты живешь в своей собственной правде. Так, как считаешь нужным, и плевать, сколько людей убьет осколками.

Просто киваю. Все так. Я заслужила. Но сейчас я нуждаюсь в нем. Мне нужна точка опоры, нужен тот Ян, который обещал всегда быть рядом и ничего не просить взамен.

— Он сказал, что заберет вас, — говорит Ян и стакан все-таки летит в мою сторону.

Глухой удар о стену, дождь хрустальных брызг и вспышка звенящей тишины.

— Потому что он теперь большое важное дерьмо, — злится Ян. — Потому что Садиров может все. Захочет — и ты будешь у него вместо ручного грызуна, Ева. О таком ты мечтала все эти годы? Быть подстилкой?

— Ты знаешь все мои мечты, Ян.

Так тяжело не взорваться в ответ. Я никогда не была идеальной женой, но не заслужила этот укор. Потому что здесь, в нашей спальне, нет и никогда не было Ветра. Я никогда не пускала в нашу постель мысли о другом мужчине. Потому что не все в жизни можно измерить любовью и страстью, и потому что я никогда не забуду, что Ян был единственным человеком, который остался рядом и принял меня такой: сломанной, злой на весь мир, полной ненависти и саморазрушения.

— Я ни хрена тебя не знаю. — Ян садиться рядом, больно хватает меня за подбородок, заставляет смотреть ему в глаза. — Кто ты, блядь, такая: женщина, притворяющаяся моей женой?

Запах спиртного обжигает ноздри, я жмурюсь, но муж сжимает пальцы сильнее и мне приходится открыть глаза. Голубой взгляд смотрит на меня со злость и желанием, как будто Ян ведет ожесточенную борьбу с самим собой за право причинить мне боль или повалить на спину и заняться со мной сексом.

— Скажи мне, кто ты такая, — требует он.

— Твоя жена, Ян. — Так хочу в это верить, что его злая усмешка в ответ ранит.

— Лгунья, — говорит он, брезгливо, словно я грязная, отшвыривая меня назад. Встает, вынимает из кармана брюк ключи и взвешивает их на ладони. –

— Не уходи, пожалуйста, — прошу я.

Как же он не видит?! Почему не понимает, что именно сейчас он нужнее всего. Что я вся перед ним: с содранной кожей, со всеми своими тараканами, в обертке из ошибок и противоречий. Но я с ним.

— Не хочу тебя сегодня видеть, Ева, — говорит он уже на пол пути к двери. — Иначе утром нам обоим будет в чем раскаяться.

— Ян, не надо… — Протягиваю руку, и громкий хлопок закрывшейся двери ударяет в ладонь невидимой волной.

Я виновата перед ним. В том, что не смогла полюбить и что не нашла в своем сердце ни капли страсти, в том, что до сих пор живу прошлым и боюсь смотреть в будущее. Сожаление присаживается рядом и начинает жонглировать черно-белыми снимками нашего с Яном брака: вот здесь я не улыбнулась, а вот тут не поцеловала, там не пожелала на прощанье хорошего дня, а вот на этом снимке фальшиво улыбнулась.

Наша счастливая чета Булановых — большой и радужный мыльный пузырь. Но я лелею его даже сейчас, с первыми лучами солнца, остро осознавая, что за все время нашего брака муж впервые не ночевал в нашей постели.

Утро и половина дня проходят на автомате: спортзал, потом клуб, потом фотосессия для статьи популярного онлайн-портала. Возвращаюсь домой и буквально соскребаю с лица косметику. Эта красотка в зеркале — не Ева Буланова, и ехать на встречу с Наилем вот такой размалеванной куклой я не могу.

Я написала несколько сообщений Яну, но он не ответил ни на одно из них. А звонок перенаправил на автоответчик.

В пятнадцать минут четвертого я уже в кафе. Оно маленькое — всего на шесть столов — но здесь все именно так, как я когда-то мечтала: уютная пастель, большие окна-витрины, устеленные подушками, изысканные сорта кофе и эксклюзивные сладости. Хабиби сегодня на удивление тихая, как будто чувствует мою настороженность и тревогу: сидит на руках с видом маленькой совушки и вертит головой по сторонам. Утром я позвонила управляющей и предупредила, что сегодня мы закрыты: не хочу, чтобы наш с Ветром разговор попал под прицелы любопытных глаз и ушей.

Мне так страшно, будто я поднимающаяся на эшафот Анна Болейн. Озноб бьет по обнаженным нервам, колени предательски подкашиваются, но я все равно усаживаю Хаби на стул и достаю из сумки бутылочку с ее соком. Правильно ли я поступаю?