Осень и Ветер

Ева, конечно же, ничего не помнит — в этом я даже не сомневаюсь. Если бы был хоть маленький шанс на то, что она была адекватна в ту ночь, когда пришла ко мне и обвинила в смерти Марины, я бы, не задумываясь, немедленно вернулся в проклятый ресторан и спросил, как ей жилось все это время после тех слов. Я их заслужил, и принял, как данность — мертвецам плевать, польют ли их кости серной кислотой или бросят в жернова.

Она была не в себе, но от того, что упреки произносило ее сердце, а не разум, было еще больнее.

Если бы я хоть на секунду усомнился в том, что потеря дочери убьет Еву, я бы уже ехал к дому Яна. Забрал ребенка и спрятал так далеко, как только могу. Жестоко? Может быть. Что с того? Я всю жизнь пытался быть кем-то другим, и каждый раз судьба преподносила мне урок: слабаки, хромоногий Наиль, всегда среди тех, кто не успел, не долетел и не добежал. Слабаков не ждут всю жизнь, в них не верят.

То, чем я стал, глубоко противно мне самому, но такого меня больше никогда не терзают угрызения совести.

Такой я больше не способен на сострадание и понимание, зато трезвый расчет всегда при мне.

Глава тридцать первая: Осень

Я не могу быть рядом с ним. Видеть его глаза, слышать голос, чувствовать запах одеколона. Я знаю и одновременно не знаю этого мужчину, и от этого еще больнее. Мы так многого не сказали друг другу в самом начале пути, а сейчас, встретившись, поняли, что стоим в самом его конце и говорить нам больше не о чем. Головоломка с двумя неизвестными и ответом, который противоречит их сумме. Противоречит любому знаку между ними, какой ни поставь.

Я трусливо прячусь в женском туалете, открываю кран и долго жду, пока вода станет ледяной. Смачиваю ладони, прикладываю к щекам, боясь посмотреть в зеркало. Кого я там увижу? Женщину, которая два года в обмане с самой собой? Счастливую жену, которая хочет другого мужчину?

Но из зеркала на меня смотрит Ева Буланова: жена преуспевающего бизнесмена, женщина, которая смогла найти силы жить дальше и возродилась в любви к ребенку от мечты.

Я смахиваю слезы, делаю глубокий вздох.

Зачем я сказала, что назвала дочку Хабиби? Ветер умный, он уже однажды «узнал» меня, пойдя, как Гензель, по следу из хлебных крошек. А здесь все лежит на поверхности.

В голове гудит голос Яна: «Ты ставишь нас всех в дурацкое положение, Ева. Чем плохи имена Маша или Таня? Анфиса, Света. Да хоть Ангелина!» Он был против с самого начала, но я поступила так, как подсказывало сердце. Я отчаянно хваталась за связь с человеком, которого любила, но которого больше не могла впустить в свою жизнь.

Я возвращаюсь в зал и с облегчением вижу, что Ян уже один. Присаживаюсь к столу и сразу замечаю, что стакан мужа пуст, хоть обычно Ян не жалует алкоголь. Догадываюсь, что пока меня не было, случился разговор, но не хочу спрашивать, о чем и каким был финал.

— Все хорошо? — спрашивает Ян, подзывая официанта.

— Линзы. Ты же знаешь, как я с ними мучаюсь. — Хорошо, что у меня появилась эта дежурная отговорка.

Мы просто ужинаем: говорим и обсуждаем наши дела и заботы. Его контракты, мое кафе, его очередной проект и мой клуб. И сходимся только, когда речь заходит о планах на зимние каникулы. Хабиби еще слишком маленькая, но Ян уверен, что она в состоянии перенести полет и неделька смены обстановки пойдет всем нам на пользу.

Мы решаем, что Лондон — подходящее место для первой семейной поездки.

А когда вечером я укладываю Хабиби спать, в голове тревожно стучит одна единственная мысль: не хочу я никуда ехать, не могу вот так взять — и вынуть себя из привычной жизни. Я только-только укоренилась. Но… я благодарна ему за то, что он сделал, и слово «нет» — редкий гость в моем лексиконе. Благодарность — не любовь. Благодарность не допускает компромиссов.

Хаби засыпает, и я перекладываю ее в кроватку. По привычке запускаю руку под подушку, проверяю, на месте ли медальон в форме полумесяца. Он там и мне спокойнее на душе.

Телефон в кармане домашнего халата вибрирует входящим сообщением. Номер мне незнаком, но сообщение подписано. «Завтра, в 15.30 в твоем кафе. Я хочу видеть дочь. Садиров»

Вот так. Не Наиль, не Ветер. Садиров.

Вот, значит, кого я видела сегодня.

«Что за слова ты собирал из льдинок все эти годы, мой бессердечный Кай?» — пишу ему в ответ дрожащими пальцами.

«Все лгут», Герда».

Я возвращаюсь в комнату: Ян сидит на краю постели и греет в ладонях бокал с янтарной жидкостью. Я хочу сесть рядом, хочу спрятаться в его тепле, потому что внутри меня снова так пусто, что отзвуки прошлого грохочут угрожающим эхом. Но Ян резко поднимается и отходит в противоположную сторону. У него такой взгляд, будто необходимость находиться со мной в одной комнате — болезненная пытка.

— Поэтому Хабиби, да? — говорит он, глядя в свое отражение в алкоголе.

— Ян, не надо, — спокойно и примирительно прошу я.